«Давай, давай, покури…»
Молодого агента он не видел… А, нет, вон мелькнул – по другую сторону живого коридора, образованного ментами.
«Это хорошо, что по другую сторону, он у меня перед глазами будет. Правда, и я у него перед глазами буду, но ведь он меня не знает и не подозревает, что эта вот некрасивая, синерылая тетенька… А я выберу момент, когда он отвернется посмотреть на кого-нибудь, и…»
– Идут!!
Он постарался пробиться поближе к милицейскому ограждению и, получив несколько затрещин от граждан Петропавловска и гостей города, пробился только на десяток шагов – дальше уже трудно очень было.
«Да мне дальше-то и не надо – что же мне, прямо пред светлые очи милиционеров вставать, что ли»?
– Идут!! Министр! Министр!!
«Что они все? Министра не видели никогда? У них телевизора дома нет, что ли?»
Показались министр и свита его.
Министра он узнал сразу. Абсолютно лысый, из-за белесых бровей кажущийся безбровым, он шел, озабоченно наклонив голову. Лицо министра покраснело – наверное, от быстрой ходьбы; огромный живот грозил порвать дорогую ткань черного строгого пиджака. Он, не поворачивая головы, стрелял по сторонам острыми глазами и нервно двигал своей хищной челюстью, будто пережевывал что-то.
Министр глянул на то место, где он стоял, но он успел опустить глаза, а когда снова посмотрел на министра – он уже по ту сторону коридора что-то цепким взглядом выискивал.
Позади министра и приближенной свиты брели расслабленной походочкой охрана и всяческие канцелярские деятели. Насмешливо и снисходительно посматривали на столпившихся людей – только что пальцем не показывали и не хохотали.
Несколько секунд оставалось до того момента, когда министр поравняется с ним.
Он правой рукой отстегнул ножны и осторожно спустил их под ноги себе, оттолкнул подальше. Нож пальцами, забинтованными скотчем, взял за лезвие и прижал к груди.
– Министр!! Министр! – кричали все вокруг него, что-то еще кричали на казахском. – Добро пожаловать! – кричали и размахивали цветами, российскими и казахстанскими флагами и просто руками над головой размахивали – целый лес качался над головами.
– Министр!! Министр!!! – закричал и он.
Потом поднял вверх руки и правую руку с ножом, лезвие которого он сжал забинтованными скотчем пальцами, а ручку спрятал в рукаве, правую руку тоже поднял и размахивал ею, разминая суставы.
Еще пара секунд, пара шагов…
Когда министр поравнялся с ним, он отвел немного руку с ножом назад, сильным движением высвободил ручку ножа из рукава, чтобы свитер не мешал ему метнуть нож, размахнулся и, поймав глазами то место на белой шее министра, куда должен был вонзиться нож, мгновенно отправив жертву подальше от нашего мира, рассчитанным движением послал нож в смертельный полет.
Даже и не расслышал, как свистнуло. И видно ничего не было – нож ведь не виден в полете, если его грамотно метнуть, нож как пуля должен быть.
Руку, метнувшую нож, он не опускал, продолжал так же размахивать и кричать:
– Ура, министр!!!
«Уверен, что никто ничего не заметил: и тот агент, что у стойки буфета стоял, – он вообще меня не мог видеть за плотными массами сгрудившихся тел, и тот агент, что находился от меня по ту сторону живого коридора, – он в другую сторону смотрел, я видел, ни менты, конечно, им-то уж не до того было, они зевак сдерживали, чтобы на министра и его окружение не хлынул поток любопытных».
Министр остановился, схватился обеими руками за шею – сбоку под ухом. Между его пальцами тонкой струйкой брызнула кровь.
Он еще успел заметить, как глаза министра закатились, ноги бессильно согнулись в коленях, и он, неслышно простонав, рухнул на голубую ковровую дорожку, густо заливая ее яркой кровью.
Вот и все.
Толпа, как единый организм, на мгновение замерла, потом взорвалась криками.
Ближайший – наверное, заместитель – из челяди обернулся к министру, раскрыл рот, но его тотчас же подхватили под руки подскочившие охранники и увлекли – толстого, то и дело беспомощно оглядывавшегося назад – к выходу из аэровокзала.
Вслед за ними побежали чины пониже – остальная свита.
Бездыханное, залитое кровью тело министра скрылось из его поля зрения.
А вообще-то нет, не бездыханное – министр еще хрипел, пеня розовую кровь на побелевших губах.
Он вопил, орал и размахивал руками вместе со всей толпой.
Крики становились все громче.
В людском движении вдруг стали образовываться водовороты и промоины, кого-то уже хватали милиционеры, кого-то рвала на куски обезумевшая толпа.
На мгновение перед его глазами мелькнуло перекошенное, абсолютно белое лицо агента госбезопасности в спортивном костюме.
«Так, пора выбираться отсюда!»
Расталкивая локтями снующих вокруг безумных людей, он пробивался к выходу.
– Разойдись, суки! – грянуло у него над самым ухом. – Р-разойдись!!
Это мент, расчищая себе дорогу резиновой дубинкой, так называемым демократизатором, рассекал людское бушующее море – искал кого-то.
«Понятно – кого…»
А за ним еще двое, тоже с дубинками.
– Товарищ старлей! – завыл какой-то мужичок.
Он обернулся – мужичку крутили руки те самые двое ментов. Мужик извивался, как раненая змея, и нечленораздельно орал в свое оправдание:
– Товарищ старлей!! Это не я стрелял! Это вон тот парень в кожанке стрелял!
«Неплохо! Им еще показалось, что кто-то стрелял. Не стрелял я – просто нож бросил…»
Парень в кожанке, на которого указал мужик, немедленно побледнел и попытался юркнуть в толпу, но третий мент, раскручивая над головой дубинку, как боевую палицу, ринулся вслед за ним.
Убийца направился подальше от разворачивающихся военных действий, и донесся до него полузадушенный, разорванный крик:
– Да не я это! Врет тот мужик все, брешет он!! Я здесь на вокзале работаю! Уборщиком!..
«Парня того настигли, надо думать… Хорошо работает наша милиция, оперативно, – подумал убийца, – кого надо, не ловит, а кому не надо, руки крутит и головы проламывает…»
Он выбрался наконец из гущи беспорядочно мечущихся и оглушительно вопящих людей на относительно свободный пятачок.
Только-только перевел дух, как попал в самый водоворот бегущих из вокзала людей – двери выхода из здания еще не успели закрыть, и народ теперь, насмотревшись на милицейский произвол, валом валил наружу.
Увлеченный потоком человеческих тел, он стремительно несся наружу.
Совсем рядом с ним двое милиционеров волокли под руки заливающегося горючими слезами старого казаха. Тот не сопротивлялся, только, призывая аллаха, скулил какую-то заунывную молитву.
