Неизвестно, что снилось Николаю, скорее всего, какая-нибудь удушающая гадость, потому что, открыв глаза и увидев Ляжечку, подкрадывающегося к нему в предрассветных сумерках, Щукин мгновенно схватил его одной рукой за горло, а второй за правую руку, в которой поблескивало нечто похожее на огромный разбойничий нож.
Ляжечка захрипел и упал на колени. Щукин, проснувшись окончательно, выпустил несчастного Толика из своих объятий, поскольку сразу после пробуждения убедился, что со стороны Ляжечки никакой беды ему не грозит: Ляжечка пьян как сапожник, что подтверждала стоявшая на столе пустая бутылка из-под водки и ужасающий спиртовой запах из Ляжечкиной пасти, а в руках у Толика вовсе не нож, а громадных размеров маринованная селедка, отливающая в лунном свете серебром, но мерзко воняющая при этом.
– Ты… чего? – сдавленно прохрипел Ляжечка, с трудом принимая вертикальное положение. – Опух?.. Чуть кадык мне не раздавил…
– Прости, – невнятно проговорил Щукин и, зевнув, спустил ноги с лежака.
– Через полчаса тебе выезжать, – сообщил, растирая онемевшее горло измазанной в селедочном рассоле рукой, Ляжечка.
Щукин кивнул, давая понять, что считает только что сообщенное сведение исключительно важным, и поднялся на ноги. Спал он в одежде, поэтому времени на одевание ему тратить не надо было. Щукин только снял с себя галстук и расстегнул первые две пуговицы на рубашке – так его некогда изящный, а теперь изрядно потертый и пропотевший костюм смотрелся естественней. Затем Николай пригладил фальшивую бороду, еще раз критически осмотрел себя в зеркале, собрал со стола деньги, пистолет, документы и ключи от машины. По старой армейской привычке Щукин тут же проверил пистолет и, оставшись довольным его состоянием, заткнул пистолет за поясной ремень. Ляжечка тем временем опрокинул себе в глотку остатки водки из граненого стакана с толстыми стенками.
Щукин заметил одноразовый шприц на подоконнике – этого шприца не было, когда Николай ложился спать.
– Ты чего это? – поинтересовался он у Ляжечки. – Кроме того, что бухаешь, еще и ширевом занимаешься?
– Не т-твое дело… – икнув, проговорил заплетающимся языком Ляжечка.
Щукин пожал плечами. Это действительно было не его дело.
– Где тачана? – спросил он.
– Прямо п-перед дверью стоит, – сказал Ляжечка, – иди, заводи… А девчонку я сейчас выведу.
Щукин вышел на улицу, под крыльцо, крытое куском ржавой жести, по которой оглушительно барабанили частые дождевые капли, и вдохнул свежий холодный воздух, отдающий сыростью.
– Плохое время для путешествий, – сказал он сам себе, – дождь, ветер, слякоть и темнота… Хоть глаз выколи. Успокаивает одно – такие ночи на Руси издавна назывались воровскими. Значит, – закончил Щукин и потянулся, – это моя ночь. Мне сегодня повезет.
Немного согнувшись под хлещущими струями дождя, он добежал до машины и, усевшись на водительское сиденье, сунул ключ в замок зажигания.
Хлопнула дверь, и на пороге показался Ляжечка; спотыкаясь и бормоча что-то себе под нос, он под руку подвел девушку Лилю к машине, открыл для нее дверцу – не из вежливости, а потому, что Лиля не собиралась этого делать сама. Казалось, она вообще не была способна на какие-то самостоятельные действия, шла, куда ее вели, села рядом со Щукиным – в салон ее втолкнул Ляжечка.
– Спать будешь всю дорогу, – строго приказал ей Ляжечка. – Поняла?
Лиля ничего не ответила. Она послушно запрокинула голову и закрыла глаза.
«Может быть, и вправду уснула», – подумал Щукин, заводя машину.
– Ну! – крикнул Ляжечка сквозь шум ветра и дождя. – С богом!
Он поднял руку, прощаясь.
Щукин развернул машину и погнал ее по едва различимой в свете фар дороге.
Через несколько минут он был на трассе, а через час подъезжал к КП ГИБДД, где старший лейтенант Слонов, шагнув к проезжей части и вступив в оранжево-желтую полусферу электрического света прожектора, махнул полосатым жезлом.
* * *
– Ваши документы, пожалуйста, – представившись, проговорил Слонов фразу, которую проговаривал бесчисленное количество раз.
«А говорили еще, что на этой трассе ментов нет, – подумал Щукин, нервно поглаживая фальшивую бороду. – И тут стоят, гады…» Он протянул документы старшему лейтенанту и положил руку на заткнутый за поясной ремень пистолет.
Слонов бегло проглядел автомобильные права и документы на машину. Вроде бы все было в порядке, с первого взгляда, а разбираться в мелких закорючках его мозг, помутневший и жаждавший дозы алкоголя, ему не позволил.
– Куда едем? – мрачно осведомился Слонов, убирая документы в карман, что, как он знал, всегда действовало на водителей безотказно, – практически все шоферы, наблюдая за тем, как их документы исчезают в кармане гаишника, начинали нервничать и готовы были отдать приемлемую сумму, чтобы вернуть заветные бумажки.
– В город сестру везу, – мгновенно выдал заготовленную фразу Щукин. – Чего случилось, командир? Сестра у меня заболела, вот я ее и везу. Тороплюсь очень.
– Заболела?
Слонов – Щукин поморщился от запаха трехдневного перегара – заглянул в салон и внимательно осмотрел Лилю, которая послушно спала все время поездки.
– А чем она заболела? – выныривая из окошка, спросил Слонов.
– Не знаю, – хмуро ответил Щукин, – жар у нее и это… бред.
– Жар… – проворчал Слонов, не зная, что говорить дальше. – Ну… пойдем, посмотрим багажник.
Щукин вздохнул и, не отпуская спрятанный пистолет, приготовился было уже выйти из машины, но тут старшего лейтенанта неожиданно осенило.
– Слушай! – сказал он. – А может быть, она у тебя пьяная?
Николай не успел ответить, а Слонов уже развивал удачную мысль дальше:
– Может, ты и сам выпил?
– Нет, – твердо ответил Щукин, – не пил. Честно. Век воли не… То есть – честное благородное слово.
– А мне кажется, – вкрадчиво проговорил Слонов, – что ты пил.
И Слонов весело подмигнул Николаю. Это было уже грубо и выходило за рамки всех негласных правил изъятия денег у провинившихся водителей, но Слонов с каждой минутой соображал все с большим трудом и ничего другого ему на ум не пришло.
Щукин наконец догадался, в чем дело, и от сердца у него отлегло. Он убрал ладонь от рукояти пистолета и сунул в карман. Пальцы мгновенно отслоили от толстой пачки купюру.
– Тороплюсь, командир, – подмигнув в ответ, сказал Щукин, – может, договоримся?
Слонов неопределенно пожал плечами и достал из кармана только что положенные туда документы. Он протянул Щукину документы, но протянул и другую руку, в которую Щукин ловко сунул купюру, оказавшуюся пятисотрублевкой.
Не глядя, только по величине купюры определив, что она немалого достоинства, Слонов положил ее в карман.
