– Все тут… все тут. Ведь вы правда не убьете меня? Правда не…
Автоматная очередь прозвучала коротко и сухо. Словно в лесополосе под порывом ветра обломилось старое, ссохшееся дерево. Ветер жадно подхватил отзвуки выстрелов и, хохоча и завывая, унес их, как мальчишка уносит из магазина только что купленную мамой желанную игрушку.
* * *
В квартиру Каминского они вернулись примерно в половине одиннадцатого вечера. Настя, которая, как выяснилось, жила по строгому распорядку, уже легла спать, а Роман Эмильевич смотрел какой-то фильм в роскошном домашнем кинотеатре.
Когда Алексей и Аня вошли в квартиру, он смерил их пристальным взглядом и спокойно спросил:
– Ну как прошла встреча?
– Прекрасно, – ответила Опалева. – Лучше и не бывает, Роман Эмильевич. А что, Роман Эмильевич, известно ли вам, что вы были мечтой, согревавшей всю мою юность? – вдруг выдала она, сняв куртку и выставив вперед, на обозрение Каминскому, свою великолепную грудь, о которой замечательный человек Дамир Сафин в припадке откровенности говорил, что это лучшая женская грудь в его жизни. И как там говорил тот ублюдок, который был с Кириком: «Дойки не хилые, размер третий с половиной – верняк!»
При последних словах Ани губы Романа Эмильевича тронула едва заметная улыбка. На Каледина же Аня предпочитала не смотреть.
– Известно ли вам, что я мечтала встретиться с вами и попросить, чтобы вы согрели меня снова, только по-другому, совсем по-другому, – продолжала Аня, приближаясь к Каминскому и беря его за руку. – Ведь вы меня понимаете, вполне… вполне понимаете?
Роман Эмильевич быстро взглянул на Алексея, до боли вжавшегося затылком в стену. В его бархатных темных глазах вспыхнула победительно-презрительная улыбка: дескать, что я прогнозировал? Что она сама прыгнет на меня.
Роман Эмильевич выдержал эффектную паузу, взглянул на Аню нежным влажным взглядом, от которого у большинства женщин перехватывало дыхание, и ответил:
– Вполне понимаю вас, Аннушка.
– А если понимаете, так покажите нам нашу комнату и, если не сложно, выделите нам бутылку чего-нибудь покрепче… Виски, водочки там. Вот я что имела в виду, когда просила вас согреть меня, – договорила она с улыбкой на бледных губах – лицо Каминского не замедлило вытянуться – и повернулась к Алексею.
Тот, отстранившись от стены, смотрел на нее странным, неподвижным взглядом, в котором только последняя дура не увидела бы того, что хотела увидеть.
* * *
Каминский показал Алексею и Ане их спальню – она находилась на втором уровне – и удалился вниз досматривать фильм.
– Жарко тут у него, – сказала Аня и сняла свой белый свитер, а потом и джинсы. Под ними было кружевное белье. – Ну, что уставился, Алешка? Сам покупал… не видел, что ли? Давай лучше наливай.
– Да нет, просто ты только что жаловалась на холод и просила Каминского тебя согреть. Надо сказать, я поверил. Сказано было убедительно.
Аня засмеялась:
– С вами, мужиками, только так и надо – до костей пробирать. Что, Каледин, небось подумал: вот шалава, увидела мужика побогаче, да тут же и норовит на него с ногами вскарабкаться. Ведь думал, да?
– Да ну тебя, Анька, – пробормотал Алексей, разливая по рюмкам великодушно презентованный Романом Эмильевичем коньяк.
Аня посмотрела на него пристальным, долгим взглядом, словно пыталась понять, какие звери скребут на душе у этого человека, который только что застрелил двух… по сути дела, застрелил из-за нее, Ани.
– Что же будет дальше, а, Каледин? – спросила она.
– А дальше… а дальше видно будет. Но прежде нужно тряхнуть этого твоего Дамира. Чтоб ему неповадно было так геморить. Да и мне…
Алексей оборвал себя и заговорил другим тоном и – совершенно о другом:
– Ты вот что, Ань… поехали со мной в Москву?
– Что я там делать-то буду, в твоей Москве?
– А здесь ты что делаешь? – вопросом на вопрос ответил Алексей, а потом засмеялся: – Не заметила, мы с тобой почти один к одному повторили монолог из «Брата-2».
– А кто там разговаривал-то? Я не видала ни первого «Брата», ни второго.
– Киллер и проститутка разговаривали, – быстро ответил Каледин.
– Тогда не почти, а один к одному. Хотя ты не совсем киллер…
Алексей выпил коньяк, взглянул на Аню из-под приспущенных ресниц и произнес:
– Заманчиво было бы ответить тебе: а ты не совсем проститутка. Не знаю, может, и были у тебя какие жизненные обстоятельства, которые толкнули тебя на это.
– Были, Алеша. Жрать было нечего. И вообще.
– Я не представляю тебя проституткой. Знаю, что глупо, но – не представляю. Да мне все равно! Все равно, кто ты и кем ты была, понимаешь?
С лица Ани исчезла горькая ироничная полуулыбка.
– Не надо так говорить, Каледин. Мне такого никогда не говорили. Давай лучше напьемся. Так будет лучше всего.
– Почему – лучше? – воскликнул Алексей. – Или ты тоже согласна с Каминским, который сегодня сказал, что меня нужно уволить из клуба за профнепригодность, потому что профессиональный стриптизер не может иметь романтический взгляд на жизнь?
– То есть?.. – тихо спросила Аня.
– То есть я не могу восемь лет вспоминать одну и ту же девушку. Мне это противопоказано. Понимаешь? Противопоказано любить тебя! Только… только мне все равно, – он отставил пустую рюмку и, протянув обе руки, положил их на плечи Ани, – все равно, понимаешь? Я понимаю, что это сумасшествие и что этого не надо говорить, но могу же я, наконец, любить в двадцать три года! Любить не за деньги, а… вот так.
– Много слов, Каледин. Слишком много слов, – пробормотала Аня, притягивая его к себе. – Знаешь что, давай будем профессионалами до конца.
Он недоуменно взглянул на нее:
– Ты о чем?
– О том, что вот ты стоишь в Москве триста долларов в час, я – меньше, но в Саратове – и тоже дорого. Давай сведем наши тарифы к единому… к взаимозачету!
Она откинула голову назад, ее темные волосы метнулись, схлынув с бледного лица, и Аня засмеялась, потому что сказанная ею чушь о взаимозачетах была конвульсивным движением профессионального цинизма.
Каледин, бледный как мел – он не был таким бледным даже тогда, когда стоял перед Андроником и когда убивал этих водил с Крестовского пустыря! – налил ей и себе по полной рюмке коньяка и сказал хрипловатым, дрожащим от напряжения голосом:
– Я не хочу тебя отпускать от себя. Никогда. Не для того я ждал восемь лет, чтобы вот так просто отдать тебя. Верь мне. Я хочу выпить за это.
Аня едва шевельнула губами, и у нее вырвались легкие, как дыхание, серьезные и нежные слова:
– Не отпускай, Каледин. Не отпускай меня. Я тоже выпью за это.
