На душе у олигарха стало неспокойно — он вовсе не был
уверен, что подарок, который задумала сделать себе фея, сулит ему, Борису
Абрамовичу, что-то хорошее. Ведь всем известно, что сказочные волшебницы
отличаются определенной негибкостью в своих представлениях о добре и зле. «А
при чем здесь я?» — осторожно спросил он, положив палец на заветную кнопочку.
«Лучший подарок для доброй феи — сделать кому-нибудь добро.
Сегодня я придумала вот что: найду самого несчастного человека в самой
несчастной стране и сделаю его счастливым».
Борис Абрамович немного успокоился, но в то
же время и обиделся: «Ну, насчет самой несчастной страны м-м-м — допустим.
Однако с чего вы взяли, что в этой стране самый несчастный — именно я?» «Потому
что тебя, мальчик Боренька, не любят девяносто девять целых и девятьсот
девяносто девять тысячных процента обитателей этого государства — разумеется,
из тех, кто слышал о твоем существовании,» — грустно сказала Лимузина.
У олигарха упало сердце. «Неужели так много? А моя служба
информации утверждает, что меня не любят только восемьдесят четыре процента».
«Твоя служба информации врет. Ты — самый нелюбимый человек во всей Российской
Федерации. А политик, которого никто-никто не любит, — несчастнейшее
существо на свете. Он как балерина без ног или продавец без товара. Ведь
политик и есть продавец, он покупает голоса в обмен на любовь. Чем больше любви
у него на прилавке, тем больше голосов ему достается».
«А Гайдар? — встрепенулся олигарх. — Его тоже
никто не любит». «Да, сначала я собиралась наведаться к мальчику Егорке, тем
более что… — Фея запнулась — видимо, не хотела говорить Борису Абрамовичу
неприятные вещи, но из-за своей природной честности все же закончила. —
…Тем более что он мне нравится гораздо больше, чем ты. Но мальчика Егорку
все-таки любят целых полтора процента жителей: интеллигентные пенсионеры
западнической ориентации, матери-одиночки с двумя высшими образованиями и
сотрудники толстых литературных журналов. Если бы я выбрала мальчику
Егорку, это было бы нечестно». «Почему вы всех называете „мальчиками“? —
поинтересовался Борис Абрамович, чтобы потянуть время — еще не решил, жать на
кнопку или нет. „Потому что вы для меня и есть мальчики. Мне всех вас жалко. А
тебя жальче всех. Вот я и захотела сделать тебя счастливым. Дам тебе то, о
чем ты мечтаешь — сделаю тебя президентом России. Хотя лучше бы, конечно,
Егорку,“ — вздохнула Лимузина. „Ну, сделать Мямлика президентом не под силу даже
фее, — мстительно заявил олигарх. — Он навсегда останется со своими
полутора процентами“.
«Вовсе нет. В образе, как ты выражаешься, „мямлика“ скрыт
огромный электоральный потенциал. Уж как минимум 25 % голосов в первом
туре я Егорке обеспечила бы. А во втором туре, за него проголосовали
бы все, кто боится этого ужасного мальчишку на букву „З.“. „Двадцать пять
процентов? — недоверчиво переспросил Борис Абрамович. — Гайдару? Вы,
госпожа Лимузина, должно быть, шутите“.
Фея взмахнула волшебной палочкой и рассыпала по комнате
шлейф ярких, медленно гаснущих звездочек. «Боря, ты ведь хорошо успевал по
арифметике — значит, умеешь считать. Половина избирателей — женщины. Это
сколько будет? Правильно: пятьдесят процентов. А что такое женщина в
электоральном смысле?»
Олигарх подумал-подумал и не нашелся, что ответить.
«Женщина соединяет в себе два могучих инстинкта: инстинкт
жены и инстинкт матери, причем второй с годами делается намного сильнее
первого. На него и нужно ставить. Образ „мямлика“ импонирует материнскому началу
в избирательницах. Егорке нужно всего лишь избавиться от своего ужасного
зачеса, почаще шмыгать носом, выглядеть неухоженным и, конечно, не использовать
слова длиннее трех слогов — это разрушает имидж заброшенного ребенка».
Не так глупо, подумал Борис Абрамович. Хорошо, что она не
отправилась к Гайдару. Пожалуй, имело смысл повернуть разговор в деловое
русло.
«Проблема в том, — пояснил он плохо информированной
небожительнице, — что в этой стране м-м-м не любят евреев — это
исторический факт. Мои м-м-м имиджмейкеры говорят, что ни по внешности, ни
по национальности я не подхожу для роли публичного политика. Поэтому
я сам в президенты не лезу, а действую м-м-м из-за кулис».
Фея неодобрительно покачала головой: «Боря, твои
имиджмейкеры — глупые и жадные мальчишки, которые плохо учились в школе, да еще
в советской. Поверь мне, в России очень любят евреев, просто души в них не
чают. Только настоящих евреев, а не тех, которые прикидываются черкесами,
бурятами или чукчами. В России все уверены, что евреи очень умные и хитрые
— с ними не пропадешь. Так что ничего не бойся, не прячься за чужие спины.
Выходи на выборы, и ты обязательно победишь — с моей помощью».
Тут олигарх руку из-под подушки вынул, взял со столика
блокнот и приготовился записывать.
«Первым делом, — начала наставлять его Лимузина, —
определи, кому ты хочешь понравиться».
Борис Абрамович доложил: «В настоящий момент ведется работа
посредством телезомбирования по двум направлениям. Избирателя с интимно-предметным
восприятием действительности (между собой мы таких называем „одноклеточными“)
ведет обозреватель Сережа. Избирателя с интеллектуальными запросами ведет
обозреватель Миша». «Знаю, видела, — перебила Лимузина. — Твой
обозреватель Сережа — враль и прощелыга, но свое дело знает. А вот обозревателя
Мишу гони в шею — он только распугивает интеллигентов. Да и вообще, я
вижу, что ты ничего не смыслишь в устройстве человеческой души. Лучше уж я сама
подберу тебе электорат».
Она оценивающе осмотрела Бориса Абрамовича, и
он съежился под ее мерцающим взглядом. «Больше всего тебе подойдет образ
той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, — вынесла вердикт
волшебница. — Это и должно стать подсознательным слоганом твоей кампании.
Имидж Воланда неотразим для шестидесяти трех процентов женщин и тридцати восьми
процентов мужчин, включая самые активные электоральные психогруппы: людей
творческого склада, людей авантюрного склада, людей романтического склада и
людей со скверным характером… Придется над тобой поработать. Я избавлю тебя от
привычки мекать и глотать слова, расправлю тебе плечи, за одну ночь выращу на
твоем подбородке эспаньолку, заострю тебе уши и вставлю в глаза молнии. Ну, а
что до густых бровей домиком и алых губ — с этим справятся твои визажисты…»
Фея говорила еще долго и улетела только под утро. Борис
Абрамович прямо употел, записывая.
Утром на пресс-конференции он объявил о своем намерении
баллотироваться в президенты. Сказал только четыре слова: «Следующим
президентом России буду я» — и улыбнулся, проверяя на журналистках эффект
источающего молнии взгляда. Взгляд действовал безотказно: журналистки начинали
розоветь, губки у них приоткрывались, а зрачки расширялись.
Борис Абрамович был в черном плаще с алым подбоем, через
плечи перекинут длинный белый шарф. По чеканному шумерскому лицу блуждала
загадочная улыбка, на пальце посверкивал искорками перстень с черным опалом в
виде мертвой головы. От всегдашнего суетливого многословия не осталось и следа.
