– Боря, как ты?
– А-а… поп… – приоткрыл один глаз костолицый. – Долго же ты… собирался.
– Меня задержали.
– А где Игорек? – чуть более собранным голосом поинтересовался костолицый.
– Прогнал.
– Ты что, дурак? – костолицый перевернулся и встал на четвереньки. Затем он попытался подняться на ноги, уцепившись за перила крыльца летней кухни, но сил и внимания еще не хватало. – Он же… самый слабый. Его и ломать надо было! Он скажет, где… Ольга… Да вот же он! А ты говорил, прогнал. А ну-ка иди сюда, родной! – поманил он пальцем.
Отец Василий обернулся. За его спиной действительно стоял Игорек. Но на этот раз в его глазах не было ни капельки страха, а на губах играла злорадная ухмылка. Что-то определенно пошло не так.
Слева что-то шевельнулось, и священник вывернул шею, чтобы разглядеть, что… И в тот же момент жуткая, вибрирующая боль пронзила его шею, и он рухнул лицом в ступени крыльца. И последнее, что он успел увидеть, была спина убегающего в темноту костолицего миссионера.
* * *
– Ну что, очухался, козел? – наклонилась над ним гнусно ухмыляющаяся рожа Игорька.
– Поднимай, – распорядился откуда-то сзади Батя, и священника усадили, прислонив спиной к резному деревянному ограждению крыльца.
– Вы плохо понимаете родную русскую речь, – появился прямо перед ним с электрошокером в руках и огромным синяком на половину лица Батя. – Вам же сказали: мы позвоним.
– Вы… пришли, – выдавил священник. Язык слушался отвратительно, почти не поворачивался…
– Ваше дело ждать, – внятно, почти по слогам, как учитель литературы на диктанте, произнес Батя. – А теперь я вам ничего гарантировать не смогу. Понимаете? Просто не смогу. Надо мной ведь тоже начальство стоит…
«Гнида! – подумал священник. – Не добил я тебя в подвале… Ну, ничего, дай только срок… я тебе покажу, кто есть кто! Гарантирую!»
Батя щелкнул пальцами, и огромный, как импортный бульдозер, Игорек достал наручники и быстро пристегнул священника за руку к деревянным перилам крыльца. «Опять! – вздохнул отец Василий и вдруг подумал о костолицем. – Эх, Борис, Борис… бросил меня, подонок… оставил…»
– Начинайте, – распорядился Батя, и оба бугая нависли над священником.
«Будут бить», – понял отец Василий, хотя, если честно, он в этом большой пользы для них не видел.
Костолицего нет. Денег тоже. Как он сказал? «Над нами тоже начальство стоит…» Ну да, конечно…
Игорек занес над отцом Василием лопатообразную ладонь, и священник немного наклонил голову вперед: если удар пойдет в лицо, он в последний момент подставит лоб. Но бугай вдруг ойкнул и повалился к его ногам. Отец Василий быстро поднял голову. Прямо перед ним стоял с обрезком трубы в руках… костолицый.
Священник резко поднялся и рванул рукой. Перила, к которым был прицеплен наручник, жалобно скрипнули и отошли от стоек. «Строители, блин!» – мелькнула в голове посторонняя, ненужная мысль. Отец Василий рванул второй раз, окончательно отодрал полированный брус перил и, не мешкая, кинулся на Батю – Юрка костолицый уже взял на себя.
– Стоять! – отец Василий рванул Батю на себя, жестко бросил его оземь, вышиб ногой электрошокер, по-хозяйски перевернул эту суку на живот и завернул руку за спину.
– Больно! – заорал Батя.
– Знаю, – кивнул отец Василий и начал ощупывать бригадирские карманы в поисках ключей от наручников.
* * *
Больше всего они провозились с Юрком. Здоровенный мужик никак не хотел отключаться и отчаянно сопротивлялся любым попыткам нейтрализовать его. В течение трех-четырех минут Юрок уже получил несколько ударов трубой по голове, пару раз поймал плюху в челюсть, раз шесть – под ребро, но все не падал и не падал. И только когда священник отыскал электрошокер и сунул Юрку жуткое устройство куда-то в шею, бугай, словно бык на корриде, упал на колени, а потом медленно, очень медленно… повалился на бок.
– Готовченко! – выдохнул костолицый и недобро посмотрел на священника.
– Где ты был?! – выкрикнули оба одновременно.
– А как бы я их троих голыми руками уделал? – возмущенно спросил костолицый. – Тебя-то вырубили. Ты-то где застрял? В сортир, что ли, ходил?
– Я в подвале задержался, – объяснил священник. – Батю по пути встретил…
– Хитрая гнида! – пнул бригадира ногой костолицый. – Так и знал, что он что-нибудь учудит! Ладно, пора Игорька трясти. Эта сука трусливая все скажет.
Он подошел и звонко хлопнул бугая по щеке.
– Игоре-ок! Хватит спать! Сюда смотри!
Бугай открыл глаза и испуганно уставился на костолицего.
– Я не хотел, Боря, – сглотнул он. – Честное слово! Но ты же знаешь нашего шефа!
На него было стыдно смотреть.
– Ладно, потом будешь на жалость давить, – жестко усмехнулся костолицый. – Где Ольга?
– Баба, что ли, беременная?
– Да. Только учти, соврешь, я тебя кастрирую.
– Да когда я тебе врал, Боря?! – жалобно захныкал Игорек. – Все скажу как есть…
– Быстрее! – подлетел к нему священник и залепил бугаю затрещину. – Быстрее говори!
– Я не знаю… – трагически прошептал бугай, по всей видимости, уже построивший в своем воображении страшную картину своей смерти из-за этого незнания. – Они меня с собой не взяли… Сказали позвонить, а потом ждать.
– Врешь! – заорал священник и залепил Игорьку такую затрещину, что звон от нее отозвался эхом от соседних домов.
– Нет, не вру… – горестно заплакал Игорек. – Это Батя должен знать.
– Что ж, Батя так Батя, – деловито произнес костолицый и подошел к лежащему на животе бригадиру. – Чего это с ним?
Отец Василий обернулся. Батя лежал в той же позе, в какой он его и оставил: на животе, левая рука прицеплена за спиной браслетами к правой ноге.
– Так надежнее, – отозвался он. – Теперь точно не сбежит.
Костолицый хмыкнул и за ногу, волоком подтащил Батю к крыльцу. Приподнял и, примерившись, как его получше усадить, кинул спиной на ступеньки.
– Ну, что, Батя, пришла пора язычок развязать, – ядовито произнес он.
– Ты дурак, Боря, – тихо ответил бригадир. – Тебя Хозяин теперь в порошок сотрет.
– Он так и так бы меня не оставил, – парировал костолицый.
– Нет, – покачал головой Батя. – До сегодняшнего дня ты еще покаяться мог.
– На коленках приползти? – усмехнулся костолицый.
– И то лучше, чем в проруби по шею торчать.
Эта прорубь, видимо, была их общим воспоминанием. Похоже, что в ней кто-то из их знакомых уже сидел. Потому что оба на секунду опечалились.
