– Разве это жизнь? – махнул рукой костолицый.
* * *
Они проговорили часа три. Борис очень тяжело переживал свой сегодняшний позор, но даже гордыня не могла помешать ему увидеть тот факт, что жизнь его идет под откос, и чем дальше, тем круче. Но со спасительной силой веры во Христа он почему-то согласиться никак не мог. То ли потому, что был воспитан атеистом, то ли потому, что никак не мог набраться мужества и признать, что за каждый грех, самый малый, еще придется ответить. Этот такой сильный с виду человек внутри оказался слишком слаб, чтобы не скрывать от себя жуткой правды вечной жизни и вечной памяти о каждом своем проступке и преступлении. И вот с этой его слабостью, похоже, ничего поделать было нельзя.
Отец Василий дождался темноты и, проверив подступы к храмовому двору, беспрепятственно вывел костолицего на маленькую, ведущую к речке Студенке улочку.
– Иди, Борис, – сказал он бывшему своему врагу. – Будь я более самоуверен, я бы сказал: иди и впредь не греши… Но тебе еще многое нужно понять, чтобы принять такое напутствие без протеста. Поэтому просто иди.
Костолицый кивнул и молча, не попрощавшись и даже ни разу не обернувшись, исчез в темноте.
* * *
Когда отец Василий приехал домой, он не чувствовал ни рук ни ног – таким тяжелым выдался день.
– Давай сюда, Олюшка, свои блинчики, и спать, спать и спать! – выдохнул он с порога и притянул жену к себе.
– Вам Костя звонил, – легонько отодвинулась Ольга.
– И что? – сразу почуял неладное священник.
– Он был рассержен. Сказал, что его менты допрашивали про вас, а потом еще и Толика задержали, и тоже все из-за вас…
Отец Василий замотал головой.
– Не понял…
– И Веру, говорит, так еще и не выпустили.
Отец Василий почувствовал, как его лицо стало наливаться кровью. Он был готов сгореть со стыда. Он ведь еще утром, от Анзора узнал, что Веру повязали, а у Медведева ни словечком о ней не обмолвился – начисто забыл! А теперь еще и Толян с Костиком…
– Давно он звонил? – тихо спросил он.
– Только что. Но сказал, чтобы домой вы ему не звонили, а лучше сразу в ментовку ехали – Толика и Веру выручать. Его самого, сказал, конечно, отпустили быстро, а ребят до сих пор держат…
Священник глянул на часы: половина одиннадцатого ночи! Он не знал, когда и за что именно повязали Толика, но Верка сидела у них уже более пятнадцати часов.
– Так, я поехал, – чмокнул он Ольгу в щеку. – Костя будет звонить, скажи, я в ментовке…
– Ладно.
«Этого еще не хватало! – думал он, спускаясь по ступенькам крыльца. – А Толика-то за что? Неужели Костик прав и все это из-за меня? Зачем? Неужели банальная месть? Или под меня копают? Зачем?» У него не было ответов.
Священник завел «жигуленок» и рванул в центр. Он еще не представлял, что предпримет, но ни Толика, ни Веру бросать в ментовке на ночь не собирался. «Скобцов мне за это еще ответит! – злился он. – Нашел кого напрягать! Веру! Тоже мне народный мститель!»
Не проехав и пяти-шести кварталов, священник внезапно насторожился: что-то навевающее мысли об опасности мелькнуло в его сознании, но что?
Своей интуиции отец Василий доверял. Это уже потом он находил нужные объяснения тому странному факту, что его нечто насторожило, но в самый момент, когда это ощущение опасности приходило, он всегда действовал быстро и, безоговорочно подчиняясь своим чувствам, без раздумий оставлял логику на потом. И никогда об этом не жалел.
Священник стремительно вывернул руль и нырнул в ближайший проулок и в следующий миг понял, что именно не так: сзади резко затормозил и повернул вслед за ним тот самый черный «Рено»! Даже в полумраке маленькой улочки отец Василий отчетливо увидел побитое в недавнем столкновении с его «Жигулями» крыло.
– Что, ребятки, в погоню хотите поиграть?! – вслух подивился он. – Что ж, поиграем! Вот только кого штопать в больнице будут, это мы еще посмотрим…
Он прибавил газу, вывернул на параллельную центральной улочку и погнал «жигуль» вперед. Судя по тому, как ткнулись поутру эти ребята в улочку, уже несколько лет как перекрытую блоками, они были не из местных. А значит, имелась возможность посадить их на кукан еще раз.
Где-то здесь, именно на этой улице, с неделю назад строители принялись рыть траншею в тщетных поисках прохудившегося участка трубы. Местный Горводоканал давно уже не был в состоянии заменить хотя бы самый незначительный участок трубопровода целиком и поэтому больше практиковал «тактику мелких шагов»: мелкий ремонт, мелкие затраты и мелкое, полурастительное существование некогда мощных структурных подразделений.
Священник понимал: если все просчитать, можно впритирочку проскочить вдоль траншеи по газону, и преследователи обязательно потеряют время на то, чтобы понять, где тут можно проехать, а где нет.
Он проскочил один квартал, за ним – второй, но траншея так и не появлялась. «Неужели успели отремонтировать?» – с ужасом подумал отец Василий и сам же отбросил эту мысль в сторону: уж кто-кто, а он, коренной устькудеярец, прекрасно знал, что так просто не бывает.
В этот момент он в нее и влетел – на полном ходу.
* * *
Сигнал раздавался непрерывно. Очень болела грудь. Отец Василий уперся руками в приборную панель и приподнял тело. Звук сигнала прекратился. «Черт! – подумал он, осознав, что висит на ремнях безопасности в каком-то странном положении. – Вот это я попал!» Священник пошарил правой рукой, отстегнул ремень, открыл дверцу и вывалился наружу в теплую грязь.
Здесь, на самом дне траншеи, бодро текла куда-то по направлению к Каспийскому морю маленькая горячая речка. Священник мотнул головой и побрел вперед, высоко поднимая ноги и старательно подтянув полы рясы вверх. Где здесь можно выбраться наверх, он пока не видел. «Может быть, по машине удастся?» – подумал он и обернулся: светлый силуэт его «жигуленка» был на фоне черных стенок траншеи отчетливо виден. Бедная машина стояла, уткнувшись радиатором в жидкую черную грязь и задрав задок под углом градусов шестьдесят. Если открыть дверцы и, цепляясь за стойки…
Додумать он не успел. У края траншеи затормозила машина, и яма ярко осветилась фарами. Священник прижался к стене и отвернул лицо, искренне надеясь, что черная мешковатая ряса сделает его неразличимым.
– Батя, машина здесь! – крикнул кто-то звонким молодым голосом.
– Значит, и он здесь, – откликнулся густой, уверенный баритон. – Обыскать.
Священник еще плотнее вжался в черную грунтовую стенку траншеи. Он абсолютно не представлял, что теперь делать. Мчаться вперед бессмысленно: он здесь будет, словно заяц на степной дороге – ни свернуть, ни убежать; справа и слева стены, а впереди только освещенная фарами жидкая грязь.
Кто-то начал спускаться вниз, но поскользнулся и – отец Василий прекрасно это слышал – с матюгами и плеском ухнул на самое дно траншеи. «С почином», – слабо улыбнулся священник.
