Он старательно прятался то в туалете, то в тамбуре, затем, когда появились ревизоры, начал переходить из вагона в вагон, впервые за много лет чувствуя себя по-настоящему униженным. Потому что впервые за много лет он сознательно обманывал и людей, и государство.
Лишь в Москве угрызения совести отступили на второй план – теперь он боролся за выживание. Отцу Василию снова повезло, ему удалось выпросить у группы молодых людей немного денег на метро, и поэтому лишь последние шесть или восемь километров он шел пешком. И когда далеко впереди показались знакомые полуразрушенные стены знакомого квартала, он почувствовал невыразимое облегчение – контора Дмитрия Александровича была совсем рядом!
– Подойдите, пожалуйста, – вежливо, но жестко распорядились сзади, и священник затравленно оглянулся. На него немигающим взглядом удава смотрел человек в милицейской форме.
Священник заметался. «В Москву ориентировки вряд ли дошли, – стремительно соображал он. – Просто по времени Ковалев не успел бы!» Но сейчас, когда отец Василий находился буквально в сотне шагов от спасительного офиса, рисковать всей своей судьбой он просто не имел права. Священник развернулся и стремительно кинулся к развалинам.
– Стой! – жестко крикнули сзади. – Стоять!
Взревел мотор, но отец Василий мчался и мчался вперед, чувствуя, что теперь скорее умрет, чем остановится. Он щучкой нырнул в разбитый оконный проем, отодрался от каких-то гвоздей, пробежал над провалившимся полом по оставленному строителями бревну, выскочил во внутренний двор и зайцем поскакал от дома к дому, не позволяя настигнуть себя милицейской машине.
Сзади включили сирену, но звук так и остался где-то вдалеке – настолько он лидировал. «Ну и правильно, что не стал подходить!» – похвалил себя священник и выскочил на открытое место. Контора Дмитрия Александровича была вот она – рукой подать. Но справа, отчаянно подвывая и переливаясь разноцветными огнями, стремительно приближалась обогнувшая квартал по периметру милицейская машина.
Никогда еще он так не бегал. Победа была буквально вырвана из-под носа настигающих его милиционеров.
– Я Шатунов! – крикнул он в лицо охраннику, ворвавшись в офис. – Мне срочно к Дмитрию Александровичу! Срочно, я сказал!
* * *
В кабинете Дмитрия Александровича были тихо, прохладно и немного официально. Отец Василий сидел в глубоком кресле у стены и наблюдал за своим бывшим начальником, задумчиво листающим страницы доставленной священником копии страшного документа. Ему было хорошо.
– Все это прекрасно, Миша, ты неплохо поработал, – внезапно вздохнул Дмитрий Александрович. – Но ты, наверное, и сам понимаешь, что нет трупа, нет и убийства. Это золотое правило, и нарушить его просто невозможно.
Священник кивнул.
– А учитывая тот авторитет, которым пользуется в последнее время Павел Александрович у губернатора, эта копия и вообще почти ничего не стоит.
Отец Василий насторожился.
– Мне сейчас трудно, да и почти невозможно… не моя это функция, дать экспертную оценку ситуации в целом, – отвернулся к окну Дмитрий Александрович. – Но пойми меня правильно, ты в общероссийском розыске, и уже есть свидетельские показания и очень серьезные улики.
Священник почувствовал, как моментально взмокла его спина, а по лбу покатились крупные градины пота.
– В общем, извини, но я вынужден тебя этапировать обратно в Усть-Кудеяр, к месту ведения следствия.
– Как этапировать?! – проглотил слюну священник.
– Очень просто. Согласно основополагающим документам МВД, – уже жестче произнес Дмитрий Александрович. – Ты не мальчик, сам в нашей системе служил, и должен понять, что иначе я поступить не могу.
Это была чистая правда. И это был полный, абсолютный провал. Это было предательство.
– А копию твою я куда следует передам.
«Чтобы и она исчезла?!» – захотелось крикнуть священнику. Но он удержался. Все было кончено.
* * *
Что бы там ни говорил Дмитрий Александрович, никакого «правильного» этапирования не было. Отца Василия, в миру Михаила Ивановича Шатунова, просто засунули в бронированный фургон и уже через четыре часа передали из рук в руки торжествующему Пшенкину. Ковалев, похоже, строил из себя незаинтересованное лицо и при передаче не присутствовал.
Пшенкин его даже не допрашивал. Он просто бегал из кабинета в кабинет, торжествующе хлопая дверями, а отец Василий ждал, сидя на привинченном к полу табурете в том самом кабинете с огромным сейфом прямо за затылком и вбитым под самым потолком хищным железным крюком.
Впрочем, ему объявили изменение меры пресечения, но ближе к ночи сияющий Пшенкин сказал, что, исходя из принципов гуманизма и уважения к православной конфессии – ей-богу, он так и сказал! – арестовывать отца Василия не будут.
– Как это? – не понял священник.
– Будете сидеть дома, – усмехнулся Пшенкин. – Так сказать, под домашним арестом.
Отец Василий такой странной «меры пресечения» не знал, но подумал, что это, видимо, вмешалась патриархия, не желающая вот так вот запросто отдавать своих людей в грязные руки палачей. Научены в тридцать седьмом.
Его привезли прямо в летнюю кухню, и отец Василий ничуть не удивился, увидев у крыльца молодого священника отца Николая.
– Будьте здоровы, ваше благословение, – приветствовал коллегу отец Николай. – Вы позволите мне войти?
– Конечно, – устало кивнул священник и повернулся к сопровождающему его милиционеру. – А вы что собираетесь делать?
– Мне поручено охранять вас, – немного волнуясь, ответил парнишка.
– Тогда и вы проходите, – пригласил отец Василий. – Не на улице же вас держать.
* * *
Он поставил чайник на плиту, отмылся у цистерны, а потом заварил свежего чаю и пригласил обоих парнишек за стол.
– Садитесь, ребята. Жаль, пряников нет, но чай у меня хороший, матушка покойная, царствие ей небесное, заваривать научила.
Милиционер дернул кадыком, а отец Николай понимающе кивнул.
Было довольно прохладно – летняя кухня никогда не была подключена к системе отопления, да и сгорел красивый импортный газовый котел еще тогда, в пожаре. Они пили чай, согревая руки и настывшие внутренности, и отец Василий как никогда остро ощущал всечеловеческое единство. Ведь не вина этих людей, что предназначенный им господом путь пролегает в собственных координатах и так странно и противоречиво пересекается с его жизненным путем.
– Вы, отец Василий, пока не беспокойтесь, – косо глянув на молодого милиционера, начал молодой отец Николай. – Пока все улики не собраны, а суд не состоялся, патриархия вас в обиду не даст.
– И слава господу, – тихо отозвался отец Василий.
– Конечно, не обошлось без заступничества, – воодушевился отец Николай. – Старец Григорий за вас поручился, и еще нашлись люди.
