В такой атмосфере и посетил отца Василия старший следователь районной прокуратуры капитан Пшенкин. Бог весть когда, а главное, за что он успел получить четвертую звездочку, но факт оставался фактом.
Пшенкин вальяжно расселся на любезно предоставленном ему жестком больничном стуле и, окинув оценивающим взглядом окружающее священника съестное изобилие, ядовито усмехнулся.
– Не забывают вас, Михаил Иванович, – проронил он.
– А как же, люди ценят человеческое отношение к себе, – в тон ему ответил священник.
– Что ж, не всем в славе купаться, – с деланым равнодушием констатировал следователь. – Кому-то надо и грязь человеческую разгребать. Так вы говорите, что напали на вас? Интересно, за что?
– А разве зло всегда ищет себе мотивировку? – вопросом на вопрос ответил священник. – С иных достаточно того, что они просто ненавидят всех остальных.
– Оставьте эту демагогию своим старушкам, – презрительно скривился Пшенкин. – Сколько работаю, всегда мотив нахожу.
– Даст бог, и в этом найдете, – спокойно поддержал его священник.
Пшенкин как-то странно глянул на отца Василия, достал бланки и начал снятие показаний. Он двигался точно по порядку, но священника не оставляло ощущение, что все его ответы были давно и точно предугаданы, так, словно Пшенкин прекрасно знал все, что происходило в ту страшную ночь, и теперь только выполнял неприятную, никому не нужную, но, увы, затребованную начальством процедуру. Он детально выспрашивал обо всем, что делал задолго перед тем и сразу после того священник, быстренько пробегал по приметам преступников и месту совершения преступления, с явным удовлетворением отмечал, что точно указать ни приметы, ни место отец Василий не в состоянии.
Еще долго, после того как Пшенкин ушел, отец Василий перебирал в памяти эпизоды снятия показаний и приходил к выводу, что формально Пшенкина упрекнуть не в чем. Но легче от этого не становилось.
* * *
Надвинулась очередная тихая, пахнущая хлоркой и нашатырем, больничная ночь. Зашел и с полчасика поболтал со своим главным пациентом Костя, пришла подоткнуть одеяло пожилая, заботливая, насквозь деревенская медсестра тетя Глаша, и священник, сунув ежевечерний градусник под мышку, остался один на один со своими мыслями.
Честно говоря, в последнее время он отчаянно боялся уснуть. Потому что, как только он себе это позволял, приходили погибшие много лет назад Бош и Мулла и заводили свои долгие странные разговоры. Но и это было еще ничего. Потому что, если они отчего-то не появлялись, отец Василий уходил еще дальше и снова становился отчаянным парнем, веселым и беззаботным в своей слепоте спецназовцем по кличке Шатун. И это был полный кошмар, потому что тогда он снова и снова несся сквозь изрубленные, смятые ряды восставших зэков и крушил их ломом справа налево, наслаждаясь криками боли и хрустом позвонков!
И единственное, что еще внушало ему надежду на духовное исцеление, так это то, что, когда он все-таки заносил свое страшное тяжелое оружие над тем вжавшимся в угол мальчишкой, кто-то властно останавливал его руку. И тогда он просыпался от собственного крика и начинал истово креститься, вымаливая у господа прощения за содеянное, пусть даже и во сне.
«Господи, – спрашивал и спрашивал он. – Неужели я нуждаюсь и в этом испытании?» И сам же себе отвечал: «Видимо, нуждаюсь, если до сих пор не смог выдернуться из жуткого капкана противоестественного для любого православного священника конфликта с властью – пусть даже насквозь преступной и продажной!»
Он долго ворочался, старательно зажмуривая глаза, но сон все не шел. Он принялся считать белых слонов, затем белых тигров, а потом почему-то белых милиционеров, и в тот самый миг, когда последний, сотый по счету белый милиционер остановился прямо напротив, понял – он не один!
Сон сдуло, как ураганом. Священник резко открыл глаза и увидел в дверях высокую фигуру в коротком, явно не по размеру подобранном белом халате.
– Кто тут? – выдохнул он.
Фигура вздрогнула, некоторое время, словно колеблясь, постояла без движения и внезапно быстро двинулась к нему. «Главное, не делать резких движений!» – вспомнил отец Василий дружеский совет главврача и тихо, истерически засмеялся. Фигура изумленно притормозила.
– Иди отсюда, братишка! – давясь сумасшедшим, невротическим хохотом, посоветовал священник.
Фигура испуганно огляделась по сторонам, явно ища кого-нибудь, кому мог быть адресован этот идиотский и абсолютно неуместный смех.
«Я вам живым не дамся!» – твердо решил отец Василий, напрочь отринул страх что-нибудь себе повредить и вскочил с постели.
Фигура кинулась к нему, но уже через миг, получив сокрушительный удар гипсом в челюсть, отлетела в угол.
– Что, бандюга, не нравится?! – демонически захохотал священник.
Мужик, а это явно был мужик, немного поворочался, но сумел подняться и, шатаясь, как пьяное привидение, растопырив руки, двинулся в сторону отца Василия. Священник глубоко вдохнул и, провернувшись на месте, влет уделал упрямого недоумка загипсованной ногой в пах.
– Е-е-е!!! – заорал мужик и скрючился в три погибели.
– Сюда! – крикнул священник. – Ко мне! Убивают!
В коридоре послышался топот. Зажегся свет, и отец Василий охнул: на полу корчился огромный небритый детина с совершенно зверским выражением лица – если, конечно, это можно было назвать лицом.
«Господи, благодарю!» – возликовал священник. Страшно было подумать, на что способна такая горилла, случись ей дорваться до человеческой крови.
– Господи! – взвыла медсестра. – Ванюша! Ванечка мо-о-ой!
Отец Василий удивленно уставился на рухнувшую на колени над поверженным священникоубийцей тетю Глашу. Он ничего не мог понять!
– Ва-анечка-а-а!!! – выла медсестра. – Что с тобо-о-ой?!
– Ы-ы-ы-ы!!! – вторил ей «Ванечка», судорожно вцепившийся в свое размозженное поповским гипсом хозяйство.
В палату вбежали санитарка и два ходячих радикулитчика, подняли незадачливого агрессора с пола и потащили прочь – видимо, показывать дежурному хирургу Боре. И лишь через пару часов не находящий себе места от неизвестности священник узнал всю страшную правду.
Ваня оказался свежепринятым на работу в качестве санитара племянником тети Глаши. Здоровенный, не очень удачливый в личной жизни мужик настолько устал от безысходности крепостного сельского быта, что с радостью сбежал в райцентр и пошел работать в больницу на четыреста рублей, надеясь, впрочем, подрабатывать плотником – это он умел.
В ту ночь Ваню послали забрать у отца Василия градусник. Это было его первое дежурство.
* * *
Услышавший наутро эту историю главврач упал физиономией на широкую грудь священника и рыдал с четверть часа. В пересказе отца Василия ночное приключение и впрямь впечатляло. И лишь отсмеявшись, Костя всерьез подумал о возможности организовать охрану своего друга.
