– Я вас отсюда не выпущу, – покачал головой священник.
– Не понял?
– А чего тут понимать? Пока вы все не расскажете, я вас не выпущу, – повторил отец Василий.
– Попробуйте, – с вызовом кивнул Ершов и двинулся к двери.
Священник мягко поймал его за рукав, привстал, перехватил за локоть и, упреждая удар, переместился за спину Ершова и завел руку противника за спину.
– Вам лучше сесть, Николай Ефимович, – посоветовал он. – Тогда и неприятностей будет меньше.
– Что вы… себе позволяете?! – силясь вырваться, запыхтел Ершов. – Немедленно отпустите!
– Успокоетесь, выпущу, – пообещал священник.
Ершов еще несколько раз дернулся, но понял, что не на того напал, и расслабился.
– Ладно, хватит, – сказал он. – Задавайте свои вопросы.
– Вот это другой разговор, – улыбнулся отец Василий и повел Ершова к креслу. – Садитесь.
Но едва он выпустил Ершова, крепкий, тяжелый мужик развернулся и наотмашь ударил священника по лицу.
Если бы отец Василий не успел отклониться, Ершов сломал бы ему нос. Но удар прошел вскользь. В мгновение ока священник повалил Ершова на пол и, завернув ему руку за спину, уселся сверху.
– Зачем вы так, Николай Ефимович? – с укоризной спросил он. – Неужели мы не можем поговорить, как культурные люди?
Ершов молчал.
Отец Василий поискал глазами, но ничего, чем можно было бы зафиксировать буйного милицейского чина, не обнаружил. Оставалось только сидеть на его спине.
– Кто вам меня заказал, Николай Ефимович? – снова спросил он. – Вы лучше скажите. Сами знаете, как смягчает наказание добровольное признание вины.
– С-сука! – просипел придавленный к полу Ершов. – Тебе это даром не пройдет!
– А вы мне не угрожайте, Николай Ефимович, – засмеялся священник. – Знаете, сколько раз мне уже угрожали? О-о! Очень много. И ничего – живой и здоровый, как видите.
Он уговаривал Ершова расколоться долго – часа полтора. Сначала Николай Ефимович лишь гнусно матерился и угрожал. Но время шло, и Ершов начал понимать, что священник готов просидеть так на нем очень и очень долго.
– Отпусти меня, – стал просить он. – У меня радикулит, а здесь дует!
– Все в ваших руках, Николай Ефимович. Назовете имя, и я вас отпущу.
– Ладно, – наконец прохрипел Ершов. – Но только тебе это не поможет!
– Почему? – удивился отец Василий.
– Потому что тебя мне заказали из Москвы. Сам Петровский. Ты понял?
Отец Василий и понятия не имел, кто такой Петровский, но на всякий случай кивнул.
– И теперь, когда ты это знаешь, ты труп! – выдохнул Ершов. – Заруби себе это на носу!
– А из какого управления этот Петровский? – попросил уточнить священник.
* * *
Минут через пятнадцать он знал все. Или почти все. Смертельно уставший Ершов сломался. Он назвал и управление, и должность, и даже послужной список человека, повинного в том, что священника «заказали».
Отец Василий слушал и не мог поверить. У него и в мыслях не было, что им заинтересуются столь значительные фигуры. Но он тут же себя одергивал и продолжал запоминать, потому что прекрасно понимал: не ковалевского уровня это дело.
Когда вопросы кончились, отец Василий молча подтащил почти не упирающегося Ершова к шкафу, нашел пару брючных ремней и стянул того по рукам и ногам.
– Ты обещал меня отпустить! – обеспокоенно напомнил Ершов.
– Опасно тебя сейчас отпускать, – вздохнул священник. – И потом, ты извини, но я послушал-послушал и понял, что мне без тебя никуда!
Ершов что-то недовольно проворчал, но поделать ничего не мог.
Отец Василий тщательно обыскал кабинет и вскоре нашел в тумбочке то, что искал – сотовый телефон. Мобильник – чем еще объяснить столь быстрое и своевременное появление в доме ОМОНа? Священник набрал московский номер Дмитрия Александровича и слово в слово повторил ему все, что услышал от Ершова.
– Значит, Петровский? – задумчиво произнес Дмитрий Александрович.
– Получается, что так.
– Знал я, что он на руку нечист, но чтобы настолько… Вы-то сами, Михаил Иванович, что думаете делать?
– Я пока не решил, – покачал головой так, словно его могли видеть, отец Василий.
– Ладно, – вздохнул Дмитрий Александрович. – И на том спасибо.
Некоторое время священник просто сидел и думал. Он понимал, что формально сделал все, что мог. Но он понимал и другое. В таком деле формальностями не отделаешься. Петровский наверняка отопрется, а единственный свидетель – вот он, лежит со стянутыми конечностями у него в ногах.
– Слышь, Николай Ефимович, – спросил отец Василий. – У тебя машина рядом?
– Да, – выдохнул Ершов. – Здесь, в гараже.
– Неплохо, – священник сунул сотовый за пазуху. – А ключики где?
* * *
Спустя четверть часа отец Василий уже выезжал на ведущую в сторону Москвы трассу. Новенький ершовский «Форд» бежал быстро и легко, и если бы не продолжающий падать на дорогу снежок, вполне возможно было выжать из этой чудо-машины и сто, а то и сто двадцать. А в багажнике, заботливо завернутый в снятые с кресел меховые накидки, лежал, смиренно ожидая своей дальнейшей участи, хозяин машины – майор милиции Николай Ефимович Ершов.
Отец Василий не был на сто процентов уверен, что поступает правильно – не его это дело доставлять людей в Москву в руки правосудия, но что-то изнутри подсказывало, что, если он сам не доведет дело до конца, оно может не закончиться никогда.
Мимо проносились торопливые такие же крутые иномарки, сзади оставались отечественные «копейки» и «девятки», и отец Василий чувствовал невыразимое и необъяснимое никакой логикой облегчение – словно лопнул много дней созревавший нарыв. И лишь у самой Москвы, когда впереди замаячили фигуры вооруженных короткоствольными автоматами дорожных патрульных, его сердце начало стучать чуть чаще.
«Помоги мне, господи», – мысленно попросил священник.
– Что случилось, командир?! – высунулся он из окошка.
– Ваши документы, – спокойно потребовал патрульный.
Священник вздохнул и протянул паспорт и права.
– А на машину где? – наклонил голову патрульный.
«Холодно ему, наверное, так стоять!» – пронеслась в голове священника совершенно ненужная в такой ситуации мысль.
– Сейчас поищу, – он наклонился к «бардачку», открыл, порылся, но ничего похожего на техпаспорт не обнаружил.
– Выйдите из машины, – распорядился патрульный.
Священник скосил глаза. Подчиняясь жесту патрульного, к ним от высокой двухэтажной будки торопились еще два гаишника.
