– Что ты пищишь? – засмеялся капитан. – Я ж тебя по любви ущипнул, не по блуду. Скажи ей, батюшка…
– Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействует с нею в сердце своем, – вздохнул отец Василий и пошел дальше вдоль бесконечного ряда пыльных кабин.
– Бабки гони, капитан! – услышал он за спиной женский смех. – Слышал, что поп сказал? Прелюбодействовал в сердце своем? Значит, плати!
«Прости их, Господи!» – мысленно попросил отец Василий. – Ибо не ведают, что творят…»
– Доброе утро, батюшка! – раздалось от шашлычной.
– Бог в помощь, Анзор! – улыбнулся шашлычнику отец Василий.
– Доброго утречка, отче! – крикнул с другой стороны главный конкурент Анзора – хозяин придорожной кафешки Иван Петрович.
– Храни тебя Господь!
Каждое утро он проходил мимо поста ГИБДД, проституток, водителей, работников нового, уже не советского общепита, терпеливо отмечая мельчайшие изменения в этих бесконечно уставших от нечеловеческих нагрузок и безверия людях.
Водители останавливались в Усть-Кудеяре ненадолго. Ночь – и они снова в пути, но проходила неделя, иногда две, а то и пара месяцев, и отец Василий снова встречал на стоянке знакомые лица и был счастлив, если они расцветали щедрыми, широкими улыбками.
Однажды разгорелся конфликт. На Анзора наехала местная братва – так, сопляки, Мишка Шатун мог их унять одним жестом и даже знал, кто чей брат и кто чей сын. Но для отца Василия этот язык давно стал чужим, и он просто встал в дверях и тихо молился за них, забывших все, во что вот уже тысячу лет веровали их предки. Эта пацанва даже не представляла, от какой мощи отвернулась, и наивно полагала, что сила человеческая в мышце да наглом окрике.
– Чего он здесь стоит? – спросили Анзора пацаны, но шашлычник только пожал плечами, и тогда отец Василий подошел ближе и внимательно, по очереди, заглянул каждому из них в глаза.
– Чего он? – дернулся было самый молодой, но остальные стихли и один за другим начали опускать глаза долу. Ни один не выдержал его взыскующего взгляда.
Отец Василий уже уходил, когда услышал сзади:
– Чего ты заладил: «Чего он да чего он»! Это же Мишка Шатун!
И тогда он вернулся и поправил парня:
– Отцом Василием меня зови. А тебе скажу вот что: вот уж четыре месяца, как матушка твоя преставилась, а ты даже в храм Божий не зашел, не помянул…
Парень дернул кадыком, но крыть было нечем. Все было чистой правдой.
Отец Василий не переставал восхищаться и удивляться силе Слова. Каждый раз он видел, как происходит это простое, но такое неоспоримое чудо. Обычное человеческое слово меняло все. И дело даже не в том, что в тот раз обошлось без мордобоя и ребята договорились с Анзором как-то иначе… Отец Василий чувствовал и другое – люди менялись внутренне. Он видел, как мигом прекращается стремительное падение человека вниз, стоит вовремя сказать ему то, что достигает сердца; иногда хватает буквально двух-трех слов. Лишь бы человек понимал, что его не пытаются ни унизить, ни использовать, лишь бы он осознавал, что отец Василий не пытается его ни завербовать в «стройные ряды праведников», ни занести в «статбланк покаявшихся грешников»… Лишь бы чувствовал, что все, что говорит священник, говорится Оттуда и только для него. Чаще всего именно так и было.
* * *
Отец Василий подошел к храму Святого Николая-угодника и невольно залюбовался им – так хорошо, так ладно, так прочувствованно он был поставлен. Понимали наши предки, что и зачем делали.
У храма, в котором он служил, была сложная и неоднозначная история. В 1856 году здесь, прямо в стенах Божьего храма, жандарм Силантий Кречетов застрелил известного по всей губернии разбойника по имени Михаил Сума. Там были личные счеты – года за четыре до того Сума надругался над дочерью жандарма. Но после этого богопротивного человекоубийства начались неурядицы. Рукой жандарма точно бес водил.
Дважды храм горел, но каждый раз был восстановлен не без помощи усть-кудеярского купечества, давно и эффективно использовавшего выгодное местоположение своего селения. Именно через Усть-Кудеяр по всей губернии везли камень и железо, и даже сам губернатор Федор Иванович Хренов не раз приезжал сюда лично. Очень почитал сановник покровительствующего путникам и торговцам святого угодника Николая.
После революции стало хуже. Здание реквизировало новое государство, а вскоре в нижнем храме расположилось усть-кудеярское отделение губчека. И почти сразу случился третий в истории храма пожар. Тогдашние советские газеты об этом умолчали, но в народе говорили, что при пожаре погибли все местные чекисты, кроме двух молоденьких стажеров, еще не успевших обагрить руки кровью невинных. Так ли это было на самом деле, уже не проверишь, но слава за этим местом с тех пор закрепилась недобрая.
В 1934 году опаленные огнем стены храма снесли, а на месте этом устроили торжище, усть-кудеярский колхозный рынок, но все было без толку, торговля ни у кого здесь не шла. То рынок горел; то обрушившимся со степей ветром срывало крыши рядов, то еще какая-нибудь напасть…
А весной 1995 года, когда Михаил Шатунов поехал поступать в семинарию, один из самых удачливых усть-кудеярских «новых купцов» Алексей Смородинов пожертвовал на восстановление храма изрядную сумму. И у храма Божьего началась вторая жизнь. Его отстроили на том же самом фундаменте, один в один к старому проекту.
И во всем чувствовалась Божья рука. Как рассказал в приватной беседе с вернувшимся в родной поселок служить отцом Василием эмчепэшник Алексей, тот знаменитый пожар спас его прадеду жизнь. В огне сгорели все следственные документы, включая и основной – донос. Так что, когда прадеда подвезли к пылающему зданию губчека, кроме постановления на арест, подписанного погибшим следователем, никаких улик против него, в общем, и не было. И человека отпустили. Божий промысел все связал воедино: и судьбы, и обстоятельства.
Прадед будущего «нового русского» не стал повторно искушать судьбу и уехал из Усть-Кудеяра на долгие восемнадцать лет, чтобы вернуться уже в 1946 году кавалером ордена Отечественной войны. Наверное, только поэтому и стало возможным восстановление храма, пусть и через полстолетия…
– Благословен будь! – перекрестил отец Василий церковного сторожа, всегда встречавшего его у ворот, прошел по широкой, мощенной камнем дорожке к храму и остановился. В свете восходящего июльского солнца купола и кресты полыхали, словно огонь.
* * *
Утренняя служба шла, как обычно. Ближе всего к нему стояла не пропускающая ни одной службы мать воюющего в Чечне солдата, чуть дальше – две старушки, затем – молодой человек с огромными, болезненными глазами, а дальше всех, в полумраке, – неподвижная фигура высокого, крепкого мужчины. За все время службы он ни разу не двинулся с места и даже не перекрестился.
Отец Василий поразился его глазам. Тяжелый и отрешенный одновременно взгляд прихожанина напомнил ему прошлое. Именно такими глазами смотрели на него лет десять назад братья Бутусовы.
