— Мартышкины похороны! Всех бы вас закопать, макаки чертовы!
Преподобный Согэн покосился на нарушителя чинности, но
молитвы не прервал. Вдова же дернулась, как от удара, и ее бледное лицо
сделалось еще белей. Фандорин знал, что Сатоко понимает по-английски, а стало
быть, отвратительную выходку нельзя было оставлять без последствий.
Молодой человек почтительно отступил на несколько шагов,
потом, стараясь привлекать к себе поменьше внимания, развернулся и быстро
направился к невеже.
— Вон отсюда, — сказал он тихим, звенящим от ярости голосом.
— Иначе…
— Кто ты такой, япошкин прихвостень? — уставился на него
инвалид бесстрашными, выцветшими глазами. — Не тявкай на старину Сильвестера,
не то он попортит твою смазливую мордашку.
В здоровенной ручище что-то щелкнуло, из кулака выскочило
лезвие испанского ножа.
— Я вице-консул Российской империи Фандорин, — назвался
Эраст Петрович. — А вы к-кто?
— Я вице-консул Господа нашего на этом кладбище. Понял ты,
заика несчастный? — в тон ему ответил Сильвестер, еще раз сплюнул и заковылял
прочь, в сторону каменных надгробий, увенчанных крестами.
Кладбищенский смотритель или сторож, догадался Фандорин и
пообещал себе, что после похорон непременно наведается к приходскому священнику
— пусть сделает грубияну внушение.
Когда коллежский асессор вернулся к могиле, церемония уже
закончилась. Настоятель пригласил всех к себе, выпить в память об усопшем.
— Вот желание Мэйтана и осуществилось, — благодушно
промурлыкал преподобный, когда послушник наполнил чарки подогретым сакэ,
которое в монастыре называли хання, то есть «ведьмин кипяток». — Он хотел стать
буддой и стал, только не при жизни, а после смерти. Так оно еще лучше.
Помолчали.
Через открытые перегородки из сада дул свежий ветерок, по
временам покачивая священный свиток, висевший над головой настоятеля.
— Ибо смерть должна быть ступенькой вверх, а не топтанием на
месте. Если ты уже стал буддой, то куда после этого подниматься? — продолжил
Согэн, смакуя вино.
Женщины — Сатоко и та, вторая, похожая на головастика (Эраст
Петрович уже знал, что ее зовут Эми Тэрада), — молитвенно сложили руки, причем
Эми еще и сочувственно покивала своей замысловатой прической. Сидела она не
нормальным образом, на коленях, а в специальном станке, куда ее пристроил
слуга, прежде чем удалиться.
Понимая, что это лишь начало пространной проповеди, Фандорин
решил повернуть разговор в ином направлении, занимавшем его куда больше, чем
благочестивые рассуждения.
— О кончине святого отшельника ходят самые диковинные слухи,
— сказал он. — Г-говорят вещи, в которые невозможно поверить…
Лицо настоятеля залучилось добродушной улыбкой — как и
следовало ожидать, Согэн отнесся к гайдзинской невоспитанности снисходительно.
Улыбка означала: «Всем известно, что некоторые иностранцы могут выучить
японский язык так же хорошо, как этот голубоглазый дылда, но приличным манерам
обучить их невозможно».
— Да, наша мирная обитель подверглась тяжкому испытанию.
Некоторые даже говорят, что над Храмом Преумножения Добродетели повисло
проклятье. Мы опасаемся, что количество паломников теперь уменьшится. Хотя, с
другой стороны, многих, наверное, привлечет аромат таинственного. Мир Будды
иногда подобен залитой солнцем равнине, а иногда — ночному лесу. — Повернувшись
к вдове, преподобный мягко сказал. — Я знаю, дочь моя, как тяжело вам говорить
об этом ужасном происшествии, перевернувшем вашу жизнь и омрачившем мирное
существование нашей обители. Но слова — лучшее средство против горя, они так
поверхностны и легковесны, что, облачив в них свою печаль, вы тем самым
облегчаете бремя, гнетущее вашу душу. Чем чаще вы будете рассказывать эту
страшную историю, тем скорее ваша душа вернет утраченную гармонию. Поверьте, я
знаю, что говорю. Это ничего, что я и Тэрада-сан знаем все подробности, мы
послушаем еще раз.
Плечи Сатоко мелко задрожали, но она взяла себя в руки.
Поклонилась настоятелю, потом Фандорину. Заговорила ровным голосом, умолкая
всякий раз, когда нужно было справиться с волнением. Слушатели терпеливо ждали,
и некоторое время спустя рассказ возобновлялся.
Время от времени вдова рассеянно поглаживала по голове свою
дочурку, сладко спавшую на татами, — казалось, что эти прикосновения придают
Сатоко сил.
— Вы, должно быть, знаете, Фандорин-сан, что супруг давно
уже не живет со мной. С тех пор, как родилась Акико…
Тут голос рассказчицы прервался, и Эраст Петрович
воспользовался паузой, чтобы рассмотреть девочку получше.
Обычно дети, рожденные от связи европейца и японки,
замечательно хороши собой, но бедняжке Акико не повезло. Злому року было мало
того, что она родилась на свет калекой, — личико девочки, будто нарочно,
собрало в себе непривлекательные физиогномические особенности обеих рас:
клювоподобный нос, маленькие припухшие глазки, желтоватые паклевидные волосы.
Коллежский советник вздохнул и отвел глаза в сторону, но там сидела жуткая Эми,
так что пришлось перевести взгляд на румяное лицо настоятеля, обмахивавшего
блестящую макушку маленьким веером.
— Он говорил, что царевич Сиддхартха Гаутама тоже ушел от
жены и первенца, что алкающий просветления должен отречься от своей семьи, —
мужественно продолжила Сатоко свой рассказ. — Но я знаю, что на самом деле он
хотел наказать себя за то, что Акико родилась… родилась такой. В юности он
перенес дурную болезнь и считал, что это ее последствия. Ах, Фандорин-сан, —
она впервые за все время подняла на вице-консула глаза, — вы давно его не
видели. Он очень изменился. Вы бы его не узнали. В нем не осталось почти ничего
человеческого.
— Мэйтан очень далеко продвинулся по Восьмиступенной Тропе
Просветления, — подхватил настоятель. — Преодолел первую ступень — Правильного
Понимания, вторую — Правильного Целеустремления, третью — Правильного
речеизъявления, четвертую — Правильного Поведения, пятую — Правильной Жизни,
шестую — Правильного Старания и седьмую — Правильного Умонастроения. Оставалась
последняя, восьмая — Правильного Медитирования. Чтобы преодолеть ее, Мэйтан
выстроил в нашем саду павильон и дни напролет созерцал Лотос, помещенный в
центр Лунного Диска, дабы совместить свое кокоро с кокоро Цветка, ибо лишь в
этом случае…
— Я знаю, что такое м-медитация перед изображением Адзи-кан,
— перебил Фандорин, боясь, что разговор свернет в дебри эзотерического
буддизма.
Согэн вновь улыбнулся, ласково покивав дипломату головой, и
лишь развел пухлыми ручками. Стоявший у него за спиной послушник вытаращил на
вице-консула глаза.
Эраст Петрович скромно потупил взгляд. Он жил в Стране
Небесного Корня уже четвертый год и, в отличие от большинства иностранцев,
увлеченно постигал тайны японского мира, в том числе и куда более сокровенные,
чем обычное медитирование.
— Прошу вас, Сатоко-сан, продолжайте, — попросил
вице-консул.
