Мавзолей Лиона Ривайля (1804–1869), более известного под
именем Аллан Кардек, сплошь покрыт цветами и окружен тесным кольцом верующих.
Основателя спиритического учения о перерождении духовной субстанции сегодня
помнят только в двух странах: во Франции и в Бразилии, но зато как помнят! И
если во Франции Кардека воспринимают как мистического философа, то в огромной
южноамериканской стране он почитается новым мессией, пророком религии,
насчитывающей миллионы последователей. Перед усыпальницей Кардека молятся
по-португальски и кладут записки на французском, благоговейно прикасаются к
плечу бронзового бюста. Я видел целую очередь из алкающих чуда — конечно, не
такую, как в прежние времена перед мавзолеем Ленина, но зато и лица у
богомольцев были не любопытствующими, как на Красной площади, а
сосредоточенно-взволнованными. На памятнике написано: «Родиться, умереть, снова
родиться и беспрестанно совершенствоваться — таков закон».
Бразильский мессия
Продолжение этой вполне буддийской максимы можно прочесть на
стеле Гаэтана Лемари, ученика Кардека: «Умереть означает выйти из тени на
свет». По-ихнему, по-спиритски, получается, что мы, гуляющие с фотоаппаратами
по солнечным дорожкам, на самом деле бродим во тьме, а покойники, лежащие в
земле, под прогнившими досками, купаются в лучах ослепительного сияния. Значит,
всё самое интересное и чудесное у нас впереди? Что ж, неплохое учение.
Надгробие оккультиста Папюса, которого наши отечественные
историки изображают не иначе как шарлатаном и мелким жуликом, тоже всё в
цветах. Очевидно, во Франции Жерара Анкосса (таково его настоящее имя),
«великого магистра Ордена мартинистов», оценивают иначе. Для России Папюс —
всего лишь одно из предраспутинских увлечений императрицы Александры Федоровны.
Это он устроил пресловутую встречу Николая II с духом венценосного родителя.
Сибирский Старец (которого Папюс терпеть не мог и от влияния которого всячески
предостерегал царя) совершенно затмил дипломированного французского шамана. А
между прочим, Папюс еще в 1905 году предсказал русскому императору его
трагическую судьбу, но пообещал оберегать Романовых, пока будет жив. Умер на
исходе 1916 года. Впрочем, как и Распутин. Верить в мистическую взаимосвязь
событий или нет? Находясь на Пер-Лашез, веришь.
Особенно когда меж могильных плит проскользнет тощая
пер-лашезская кошка, которых здесь, согласно путеводителю, проживает около
сотни. Они бесшумны, стремительны и не вступают с людьми ни в какое общение.
Может быть, только со служителями, которые их кормят? Или они сами кормятся,
жрут каких-нибудь там воробьев? Кошки, в отличие от собак, существа из ночного,
зазеркального мира. На кладбище им самое место. Однако на Пер-Лашез я попал в
марте, и кошки вели себя самым что ни на есть мартовским образом. Поначалу этот
диссонанс с окружающей декорацией забавлял, вызывая в памяти картину «Всюду
жизнь», но потом я вдруг подумал: а ведь это не случайно — блудливые кошки и
сладострастные завывания из кустов. Тогда-то я и заметил главное из звеньев
пер-лашезовской триады, amour.
Пер-Лашез — некрополь любви, во всех смыслах этого
многоцветного явления: и грустном, и романтическом, и комичном, и непристойном.
На всяком кладбище, даже очень старом, всегда ощутим острый,
трагический аромат разорванной любви — когда смерть отрывает любящих друг от
друга. Пер-Лашез хранит множество печальных и красивых историй этого рода.
Вот статуя полководца Бартелеми Жубера, замертво падающего с
коня на следующий день после свадьбы. Их было несколько, молодых гениев
революционных войн, и каждый мог стать императором. Самый яркий из всех,
29-летний Гош, скоропостижно умер; 30-летнего Жубера сразила при Нови пуля
суворовского солдата. А генерал Бонапарт, который должен был пасть на
Аркольском мосту или в Египте, уцелел. Почему? Бог весть. Он стал великим,
развелся с любимой женщиной и женился на нелюбимой, отрастил брюшко и умер от
рака желудка. Жубер же остался в памяти потомков вечным молодоженом, женихом
смерти.
Гробница наполеоновского министра Антуана де Лавалетта
напоминает о другой любовной драме, пожалуй, еще более душераздирающей. После
Ста дней граф де Лавалетт ожидал в камере расстрела. Накануне казни к нему на
последнее свидание пришла жена и поменялась со смертником одеждой. Он вышел на
свободу, она осталась в темнице — романтический трюк, который в литературе был
использован множество раз, а в настоящей жизни почти никогда. Только концовка
получилась неромантичной. Самоотверженную графиню оставили гнить в каменном мешке,
и она сошла там с ума. Отсрочка смерти (судя по датам на памятнике,
протяженностью в 15 лет) досталась Лавалетту слишком дорогой ценой.
А другая любящая женщина, жена Амедео Модильяни, на
следующий день после его смерти выбросилась из окна. Ее не остановила даже
девятимесячная беременность. Все трое — и муж с женой, и их нерожденный ребенок
— лежат под неприметным камнем на 96-м участке. Подобные истории, как и двойные
самоубийства влюбленных, волнуют особенным образом, вне зависимости оттого,
сколько прошло лет. Что это было, думаешь ты: победа Смерти над Любовью или,
быть может, наоборот?
Но кладбище Пер-Лашез вырыто в земле Франции, страны
галантной и легкомысленной, где трагедия — не более чем тучка на краю
небосвода, которой не дано расползтись на всё небо. Долго лить слезы из-за
горестной любви вам здесь не удастся, потому что во Франции от возвышенного до
игривого всего один centimetre, а от телесного верха до телесного низа и того
меньше.
Соединение любви и смерти, оказывается, бывает и комичным —
в жанре черного юмора.
Прекрасное бронзовое надгробье президента Феликса Фора
(1841–1899) у незнающего человека вызывает благоговение: государственный муж
лежит в обнимку со знаменем республики. Oh Captain, my Captain! Voila une belle
mort! И прочее. Однако у современников, осведомленных о том, что его
превосходительство скончался в объятьях любовницы, эта аллегория должна была
вызывать совсем иные ассоциации. Шутка со столетней бородой: «Президент Фор пал
при исполнении обязанностей».
Знамя как эвфемизм
Другая бронзовая фигура, тоже возлежащая, смешивает высокую
трагедию и скабрезность еще более пикантным образом. Общественный скандал 1870
года: известный буян и головорез принц Пьер Бонапарт застрелил юного журналиста
Виктора Нуара, который посмел доставить его высочеству вызов на дуэль. В
похоронах жертвы монархического произвола приняли участие 100000 человек, это
событие стало громовым раскатом, предвещавшим скорое падение Второй империи.
Растроганный скульптор изобразил прекрасного юношу с предельной достоверностью:
вплоть до каждой складочки на одежде. То ли из-за этого самого натурализма, то
ли не без задней мысли (Нуар имел репутацию сердцееда) ширинка статуи довольно
заметно оттопыривается. Должно быть, поначалу это меньше бросалось в глаза, но
через сто с лишним лет бронзовая выпуклость выделяется нестерпимым сиянием.
Дело в том, что памятник стал объектом языческого поклонения для бесплодных или
страдающих от безответной любви женщин — они приносят Нуару цветы и истово
гладят магическое место. Рассказывают, что некоторым помогает.
