– Да-а, – протянул мужчина голосом Мочилова, – до чего же страшная эта болезнь. Хотел отдохнуть в тихом месте, а в голове такой шум, словно на поле боя побывал.
Он призадумался, тяжело закрыв глаза, и еще раз протянул: «Да-а», – после чего медленно поковылял вслед за ушедшими курсантами.
7
Дядя Саня открыл глаза Феде. Он теперь прекрасно знал свое предназначение, отбросил прочь пагубное уныние, высоко поднял голову, возвращаясь со стрельбища в город, смело смотрел вперед, словно видя там, за горизонтом, будущее. Прохладный ветер теребил волосы, вороша в голове мысли, которые вопили: берегись, дурковед! Он, Федя, настигнет тебя везде, где бы ты ни был. Только так, и никак иначе.
Федю радовали эти мысли, копошащиеся в голове по дороге в родную школу, и одновременно пугали. Ведь он ясно понимал, что в садик к Лидии Аркадьевне он больше ни за что не вернется. Хотя бы потому, что не сможет он в глаза глядеть этой замечательной девушке, зная, с какой болезнью пришел сюда. И в медпункт Ганге путь заказан. Остается еще вариант – анонимное обследование и лечение в платной клинике, но где взять деньги?
Не отсылать же маме письмо: здравствуй, мол, дорогая, не одолжишь ли мне немного на лечение сифилиса. Вероятно, маму это событие не обрадует.
Плавная чреда мыслей внезапно прервалась, и Федя вздрогнул. Прямо на него шла Амалия Тихоновна, врач поликлиники, к которой прикреплены были все курсанты школы, не исключая и Гангу. Тяжеловесно ступая, немолодая уже женщина с черными усиками задумчиво шествовала, держа курс к ближайшей остановке. Недоброе предчувствие остро кольнуло Гангу, и он встал как вкопанный посреди дороги, до конца еще не осознавая, что именно его так напугало.
Амалия Тихоновна не могла не заметить делегации из нескольких курсантов и дяди Сани, которые здорово выделялись в толпе прохожих пропылившимся, изможденным видом. Заодно она обратила внимание на особенно измученное и болезненное лицо одного из проходивших мимо. Федя спрятаться не успел, что и подвело его.
– Ганга, если не ошибаюсь? – после короткого приветствия строгим голосом спросила женщина, в упор глядя на уродливые прыщи.
– Он, – почему-то в третьем лице ответил Федя, шумно сглотнув внезапный нервный ком.
– Температура есть? – с ходу взяв профессиональный тон, не терпящий неопределенных или лживых ответов, приступила к допросу Амалия Тихоновна.
– Да.
– Чешется?
– Еще как.
– Когда появилась сыпь?
– Вчера.
– И вы до сих пор к нам не зашли? – возмутилась врач.
Федя виновато потупил взгляд и внимательно стал изучать старенькие туфли женщины с тупыми носами и неинтересным каблуком. Не оставалось сомнений, что Амалия Тихоновна в уме уже поставила диагноз, подписав приговор будущей карьере Федора, а возможно, и жизни. Оставалось только тупо молчать, как когда-то в школьные годы у доски. Товарищи, стоя рядом, покрякивали, жалея друга, но и они не находили слов оправдания.
– Немедленно идите в медпункт и по дороге старайтесь ни с кем не общаться, – в сердцах взмахнув рукою, воскликнула врач. – Не хватало еще, чтобы вы перезаразили всех подряд.
Ганга удивился.
– Амалия Тихоновна, так это ж, – краска залила лицо и шею, слившись с холмиками сыпи, – не тем путем передается.
Ребятам и дяде Сане показалось, что Амалии Тихоновне вдруг резко стало не хватать воздуха. Она захлебнулась глубоким вздохом, приложив руку к сердцу, как всегда делала, когда пациент попадался не из послушных, и воскликнула так, что дядя Саня вздрогнул.
– Мне лучше знать, каким путем что передается! Марш в медпункт! – А затем спокойнее: – Через полчаса я к тебе загляну и очень огорчусь, если тебя еще не будет в палате.
Сказала и пошла своей дорогой, гордо переставляя вразвалочку ноги, как это делают все грузные женщины, которым перевалило за тридцать пять.
– Однако строга! – с восхищением заметил дядя Саня, провожая взглядом пышную фигуру, и прищелкнул языком, что означало крайнюю степень восхищения ее поступком. – Надо будет на днях заглянуть к ней с радикулитом.
Ганга вздохнул. Пропал. Тяжелая рука легла на плечо.
– Лечись, Федя, а мы за тебя отомстим преступному элементу, – сказал Венька, а Леха шумно шмыгнул носом. – Обязательно отомстим.
8
Курсант Зубоскалин поправил накладную грудь, сбившуюся немного набок, что вызвало полуобморочное состояние одной пожилой особы, мирно выгуливавшей меланхоличную таксу, и опробовал переговорное устройство, мешавшее ему в правом ухе, как гвоздь в ботинке.
– Ребята, как слышите меня? Прием.
Дама с собачкой, отличавшаяся от чеховской более расплывчатой фигурой и наличием вставной челюсти, заинтересованно окинула взглядом гражданку с мигрирующими грудями и общающуюся с собою, и сочувственно вздохнула.
Это Зубоскалина насторожило.
– Слышу тебя отлично, – сквозь шипения, напоминающие помехи в радиоприемнике при настройке волны, послышалось в ухе. – У нас все тихо. Как у тебя?
– Старушка подозрительная, все высматривает, вынюхивает. – Зубоскалин кокетливо поправил прическу. – На женщин внимание обращает.
– Приметы есть?
– Да. Зверь породы такса.
– Проследим, – обещали в ухе, и связь с писком отключилась.
«Жмот этот Мочилов, – подумал Дирол, – не мог нормальную аппаратуру дать. Небось списанную всучил, а новенькое для комиссии приберег».
Он поправил ослепительно белую сумочку и заманчивой походкой, покачивая костлявыми бедрами, вошел в парк. Его целью было ошиваться в людных местах часами, при этом делая вид, что он здесь ненадолго и скоро уйдет. Задача не из легких, и Зубоскалин гордился, что ее доверили именно ему. Одна проблема удручала курсанта – туфли.
Эффектные, на высоком, сантиметров десять, каблуке. От них постоянно почему-то подворачивались ноги, словно курсант был ранен пулей бандита в ногу, что опять же вызывало сочувствие любопытной старушки с собакой.
А как эти туфли достались Зубоскалину... Он мечтательно приподнял глазки, взмахнув косо наклеенными ресницами, и вспомнил минувший вечер.
* * *
Решено было ловить дурковеда на живца. Этот действенный способ известен еще с незапамятных времен и, если верить учебнику по истории оперативного сыска, практически никогда не подводил. Определить, кто будет играть роль приманки, ни для кого не составило труда.
– Дирол, ты у нас краше всех, – сразу отметил начальник новоиспеченной опергруппы, Кулапудов, – и по фигуре подходишь.
Вон какой длинноногий.
Саша вздохнул. На фига он отрастил такие длинные ноги? Сначала отказывался, говорил, что в жизни своей никогда не отличался грациозной походкой или изысканными манерами. И вообще он за фигурой давно не следил.
