Он понял: хотя он, Глеб Ефимович, и воспитал лучший в школе курс, но пока он еще сделал недостаточно, не все, что мог, для своих подопечных.
Например, разве он когда-нибудь интересовался, чем живут его курсанты, какая у каждого обстановка в семье, имеют ли место различного рода фобии, нравится ли им в школе, как они по ночам спят, достаточно ли питательна для них еда, подаваемая в столовой. Ой как много предстоит еще Мочилову узнать, прежде чем выковать достойные кадры для нашей российской милиции.
От нахлынувших чувств вперемежку с мыслями у капитана навернулась на глаза скупая мужская слеза. Он неуклюже смахнул ее широким, пожелтевшим от курева пальцем и решил действовать прямо сейчас. Первым делом Мочилов решил начать с того же, с чего начал молодой, но очень дальновидный сотрудник. Он подошел к своему столу и собрал лепестки ромашек, которыми умывался совсем недавно, сидя за чтением контрольных работ. К этому времени вода на них успела испариться, отчего лепестки намертво присохли к полированной поверхности стола. Пришлось отскабливать их ногтем, а потом легкие, белые частички осторожно сдувать на руку, чтобы выбросить в урну, удачно замаскированную в стенном шкафу. Потом капитан попрятал все бумаги в ящики стола, не забыв аккуратненько сложить их стопками, и решился на акт самопожертвования – влажную обработку. Через пятнадцать минут стол сиял, выказывая ощутимую конкуренцию рабочему месту новенького.
Мочилов остался доволен. Настолько доволен, что решил благородное свое начинание не бросать на полпути и продолжить создание необходимых условий для воспитательного процесса, спустившись вниз. Как-то сами собой ноги понесли его по направлению к столовой, и капитан решил им не противиться, а проверить качество питания курсантов и пожурить, если потребуется, тетю Клаву.
Не стоит говорить, что появление Глеба Ефимовича в столовой озадачило не только его, но и курсантов тоже, поскольку на их памяти впервые произошел тот беспрецедентный случай, когда сам Мочилов подошел к окошку и попросил стандартную порцию, рассчитанную не на преподавательский состав, а на простых смертных. Тетя Клава побледнела и в надежде, что не расслышала или неправильно поняла капитана, переспросила:
– Что?
Мочилов повторил свое требование, причем с таким суровым выражением лица, что у тети Клавы сердце зашлось от испуга. Что значило странное поведение капитана, она понять не могла, и оттого руки ее мелко дрожали, когда она половником шлепала размазанную, на пятьдесят процентов состоящую из воды, картошку-пюре. В маленькой кастрюльке, совсем рядом, находилась аппетитнейшая порция для преподавательского состава, с положенным количеством масла, молока и даже яиц. Но Мочилов потребовал наложить себе именно из большого чана, не желая слушать никакие возражения, введя тем самым повариху в состояние полного аффекта.
Отбивные, с любовью изготовленные добрыми руками тети Клавы, одиноко лежали на отдельной сковородке, сияющей чистотой среди остальной желто-серой посуды. Они словно просились Мочилову в рот, но Глеб Ефимович был тверд как скала и вытребовал себе две развалившиеся котлеты, источающие запах, лишь отдаленно напоминающий мясной.
Тетя Клава потихоньку попробовала подложить еще одну.
– Нет! – взревел Мочилов, одолеваемый благородным гневом.
– Все как у курсантов!
Повариха вжала голову в плечи, быстро вернув котлету на место, и нервным голосом пожелала приятного аппетита, хотя с трудом себе представляла, как можно все это с аппетитом съесть.
Оглядевшись по сторонам в выборе наиболее удобного места для дегустации, капитан заметил у окна одиноко сидящего Фрола Петровича, глупо улыбающегося и строящего глазки беговой дорожке. Найдя, что подсаживаться к курсантам ему по чину не положено, Мочилов выбрал компанию тренера как самую подходящую.
– Не возражаете? – осведомился он у Садюкина, оторвав того от лучезарно-радостного переваривания пищи.
Улыбка с лица Фрола Петровича слетела на мгновение, поскольку пришлось оторвать свой взгляд от прекрасного вида из окна. Правильному пищеварению это претило, отчего недовольство отразилось на лице тренера.
Но более сильное испытание его нервы ждало еще впереди. Поистине животный ужас овладел Садюкиным, когда он увидел то, что капитан принес с собой в руках. Дышащие кровью, безмолвно вопящие болью убиенных, белеющие застывшим отвратительным жиром, на тарелке лежали они, безобразно развалившиеся, неприлично коричнево-красные котлеты. Капельки пота выступили на чистом, с закинутой назад челкой лбу.
– Садитесь, – сквозь зубы произнес Садюкин, понимая, что соседство с жестоко пожирающим невинно убитую жертву Мочиловым будет не вполне приятным, но необходимым.
Капитан, увлеченный своей новой идеей, недовольства коллеги не заметил. Широким жестом отодвинув стул, он плюхнулся на жесткое сиденье и вонзил вилку в труп котлеты. Садюкин поморщился и без удовольствия проглотил морковку. Котлета оказалась невкусной, да к тому же холодной.
Сей факт омрачил Мочилова, заставив свести у переносицы мохнатые брови.
Он попробовал переключиться на картошку, но и пюре не вернуло доброго расположения духа, вязкой жидкостью проскочив в горло капитана. Глеб Ефимович и вкуса не успел запомнить.
– Безобразие! – возмутился Мочилов, обращаясь к тарелке, две котлеты на которой хитровато посматривали на капитана, а картошка расплылась в бесформенную улыбку. – Разве можно таким кормить людей?
– Верно говорите, – оживился тренер, поняв, что компания ему досталась не такая уж и плохая.
– Возмутительный факт, – распалялся Мочилов, чувствуя поддержку.
– Беспрецедентный.
– Котлеты несъедобны.
– Еще бы. Они же из мяса!
Видимо, капитан еще что-то намеревался сказать, но заявление о мясе его остановило и заставило призадуматься. Глеба Ефимовича как раз и возмущал тот факт, что ничего животного в котлетах не чувствовалось.
Что подразумевал Фрол Петрович, выражаясь подобным образом? Уж не хотел ли он сказать, что школа может сэкономить на тренажерный зал, давно выбиваемый тренером у начальства, урезав расходы на питание?
Неужто Садюкин столь меркантилен, что готов пожертвовать здоровьем курсантов ради собственных интересов?
Мочилов сощурил один глаз и подозрительно посмотрел на Садюкина, пытаясь понять этого двуличного человека.
– А вы из чего предлагаете готовить котлеты? – словно невзначай спросил капитан, а на самом деле с далеко идущими намерениями уличить недостойного коллегу в предпочтении мелкособственнических интересов общественным.
Фрол же Петрович словно давно ждал этого вопроса, обрадовался ему как ребенок, поспособствовав тем самым нормальной работе кишечника, и, придвинувшись к Мочилову ближе, тихо произнес:
– Из морковки.
Брови капитана медленно поползли вверх, собирая гармошкой лоб. Искреннее удивление застыло в широко распахнувшихся глазках: так открыто выдавать свое низменное стремление. До чего же пал Садюкин!
