Встряхнул.
Чуть полегчало, отпустило. Страха до сих пор не было, зато
чувство азарта, подогретое водочкой, росло как на дрожжах. Забылось даже
тревожное ощущение, предчувствие надвигающейся беды. Значит, он действительно
набрёл на что-то важное. Ох, ё-моё, какие тут открываются перспективочки…
А вот на фига он завтра «хозяину» лагеря, полкашу Топтунову,
понадобился – не понятно. Кого ещё там на станции встречать? Не до встреч
как-то нынче…
В голове приятно шумело – ну да, на пустой-то желудок, да
после дежурства, да после всего пережитого… Карташ помотал головой. Водку,
откровенно говоря, он употреблял редко – нет ничего проще, чем спиться в таких
вот местах, как эта долбанная Парма. Он понял это сразу, едва приехал в таёжную
глушь. Но – если не хочешь спиться и свихнуться, надо, приятель, искать дело,
надо искать, чем отвлечь себя от пустоты. Вот он и нашёл. И почти дошёл до
разгадки. И поэтому – именно поэтому и только поэтому – сегодня можно было позволить
себе наркомовские сто пятьдесят. То есть, прошу извинить великодушно,
старлеевские сто пятьдесят. За удачу. Он правильно определил место, да и вообще
в правильном направлении начал копать… Ну, теперь без «Макарова» он носа из
дома не высунет, благо офицерам не возбранялось носить табельное оружие в
свободное от службы время где угодно. Окромя, разумеется, внутреннего периметра
собственно зоны.
В избе тикали, как им и положено, ходики, время от времени
трясся мелкой дрожью пошарпанный холодильник, где-то за окном, очень далеко
перекликались голоса. Не тело ли уже обнаружили? По-деревенски, со стуком, он
поставил опорожнённый стакан на стол и шумно завалился на заправленную постель,
закинул руки за голову. Кобура с «макаркой» больно врезалась в бок, он
передвинул её на брюхо, чтоб не мешала. Будем исходить из худшего: Егора
мочканули не из-за старых счётов, не ворьё, позарившееся на битком набитую
торбу, не какой-нибудь пьяный юнец, коих здесь, признаться, как блох на бомже,
и кои, как пионеры, готовы пырнуть заточкой первого встречного – просто потому,
что кровушка молодецкая играет и утвердиться дюже охота… Нет, будем думать, что
мочканули его именно из-за того, что лежало в сумке.
Значит, некто следил за ними? Значит, некто знал, что
отыскал Егорка? Значит, некто понял, что именно старший лейтенант Алексей
Карташ интересуется малопонятной территорией, не обозначенной ни на одной
карте, зато щедро огороженной рядами колючей проволоки…
Территории, за раскрытие существования которой
непосвящённому полагалась только одна награда: заточка в солнечное сплетение,
так что ли?
Ну вот это уж дудки. Мы-то Карташи, мы не отступим и на пику
посадить себя не позволим.
Память предков, знаете ли, не позволит. А уж особенно дед не
позволит: вот как встанет из гроба…
Глава 2
Жизнеописание
25 июля 200* года, 00.19.
Как гласит бородатый анекдот, если ребёнок не выбирает
что-то одно, а сгребает все предметы, расставленные перед ним (глобус, рюмку,
куклу с бантиком), то быть ему офицером.
Дражайший папочка, Аркадий Алексеевич Карташ, гаданий не
устраивал. Им всё было решено ещё до рождения ребёнка. Родится девочка, будет
кем пожелает, родится мальчик – быть ему офицером. Как дед. Как отец.
Родился мальчик. Назвали Алексеем. В честь легендарного
деда.
Ох уж этот дед, бля…
Лёша Карташ любил дедулю, так же сильно ненавидел и лет до
двенадцати страшно боялся, хотя в живую не видел никогда. Дед, выходец из столь
же давнего, сколь и извечно бедного рода польско-румынских дворян Карташей,
погиб в сорок шестом в Закарпатье, невдалеке от родного города Хуст, в стычке с
бендеровцами, что обезумевшими волками рыскали в послевоенные годы по берегам
Тисы и ощутимо мешали установлению Советской власти на Западной Украине,
каковое и без них проходило архинепросто. Дед был одним из тех, кого направили
чистить леса Закарпатья от засевших там недобитков – дескать, места тебе
знакомые, до боли родные, вот и займись.
Впрочем, гибель деда была окутана столь загадочными
подробностями, что юный Лёша Карташ ничуть не удивился бы, откройся вдруг дверь
и переступи порог тот, чьи фотографии висели в каждой из шести комнат
московской квартиры, Тела тогда так и не нашли. По свидетельству захваченных в
плен бендеровцев, на чьи показания и опиралось следствие, деда и двух других
бойцов спецотряда МГБ (все трое были ранены, потому и оказались в руках у
бандитов) увели на расстрел некие Микола и Петро, но те сами были убиты в
последнем бою этой банды, так что место расстрела показать было некому.
Стало быть, дед запросто мог и сбежать, а Микола с Петро просто
скрыли сей факт, дабы их самих не шлёпнули свои же – за ротозейство и
невыполнение приказа. Правда, в семье Карташей были уверены, что если б дед
спасся, он рано или поздно вышел бы к своим. Вряд ли бы он предпочёл начать
новую жизнь под чужим именем на территории своей страны, ещё меньше верилось в
то, что он перебрался через одну из границ и осел в стране другой. А что
поделать – дед был патриот и борец за идею великой империи, и весь его
героической путь сие подтверждал.
В двадцать шестом Алёша Карташ закончил школу Кремлёвских
курсантов, а в двадцать четвёртом стоял, как и все кремлёвские курсанты, в
почётном карауле у гроба вождя… и когда по телевизору крутили кинохронику
прощания соратников с Лениным, то вся семья Карташей собиралась перед экраном и
ждала кадра, когда покажут скорбящего у гроба Серго Орджоникидзе. Именно тогда
на заднем плане был виден молоденький курсант в шинели, в будёновке, с
винтовкой, с траурной повязкой на рукаве. Мать всхлипывала, отец наклонялся к
экрану, каменея лицом… а маленький Лёша Карташ думал о том, что вот так вот,
без движения, стоять час или больше, наверное, невыносимо, и ему тоже придётся
мучиться, когда он станет офицером, чего, кстати, не хочется до усрачки…
До финской войны тридцать девятого года дед, в общем-то,
ничем героическим не отметился, просто честно служил: сначала на Дальнем
Востоке, потом в Туркестане и, наконец, в ЛВО. Прошёл путь от батальонного до
полкового комиссара. В первые самые тяжёлые для Красной армии дни «зимней
войны» танковый батальон, в котором находился в тот момент комсостав бригады,
включая полкового комиссара, попал в окружение. Батальон был изничтожен
практически подчистую – лишь деду удалось вывести из-под огня и увести на лыжах
в леса горстку людей. Эту горстку он превратил в летучий отряд, который боролся
с финскими разведчиками и терзал позиции финской армии наглыми вылазками. После
того как отряд вернулся в расположение Красной армии, дед вынужден был
отчитаться не только перед своим командованием, но и перед органами НКВД…
Вопреки огульным обвинениям, которые выкрикивали, брызгая
слюнями, в годы перестройки бородатые демократы, органы безопасности при «отце
народов» занимались не одними лишь беззакониями и репрессиями – они ещё и
работали. И профессионалов в органах хватало.
Причём профессионалов крутейших, каких после этого никогда
уж не делали… Так вот деда никуда не посадили и не сослали. Его взяли в работу,
посчитав, что политработников и без него хватает, зато позарез нужны сильные и
толковые офицеры для проведения спецопераций на территории врага. В НКВД тогда
формировали спецотряд для выполнения задач особой сложности – то есть, на
сегодняшний манер говоря, создавали спецназ.
