– Это твой дом, как и мой, но дедушка не одобряет твоих дел, – мягким голосом, словно уговаривая, сказала Нана.
Они вошли в гостиную. Под потолком горела украшенная чеканкой серебряная люстра, по форме напоминающая основательно приплюснутый с полюсов шар, с отходящими вверх и в стороны трубками. С этих «бурдючных горлышек» свисали вытянутые колокольца. Такие же колокольца, прикрепленные к кожаным веревочкам, спускались с днища лампы, едва ли не касаясь расшитой восточной вязью сине-черной скатерти, накрывающей поверхность резного овального стола. За ним, в каменной нише, верхняя часть которой плавно и рельефно выступала из стены, были сложены дрова. Камин, или, как его называют, бухар, придавал комнате уют, как, впрочем, и стоявшие вдоль стен персидские диваны с мутапами – длинными, плотно набитыми подушками, с которых свисали золотистые кисточки. Над камином висел домотканый узорчатый коврик.
На резном шкафу с перламутровой инкрустацией замер изящный сванский светильник из олова в окружении тонкошеих серебряных ваз. Полки шкафа украшала черная грузинская керамика – вазочки, чайники, чашки.
Под ногами пушился персидский ковер. Высокая комната казалась ниже из-за обилия висящих на стенах тушетских войлочных ковриков и японских гравюр.
Ираклий устало опустился на диван. Нана выдвинула гнутый венский стул и устроилась на нем.
– Дедушка все хворает, совсем не встает…
– А куда так поздно пошел Георгий? – перевел разговор на другую тему Ираклий.
– На озеро…
– И ты разрешаешь? – осуждающе взглянул на сестру Ираклий.
– С тех пор как умер его отец, он стал взрослым, – горестно вздохнула Нана.
По ее лицу пробежала тень.
– Меня беспокоит Вахо…
– А я тебя не беспокою? – вскинул на сестру черные глаза Ираклий.
– Вы оба не даете мне покоя… Почему никак не начнете лучшую жизнь? – Нана со смесью нежности и укоризны смотрела на брата.
– Лучшая жизнь нас ждет на небе, – усмехнулся Ираклий.
– Ой, сомневаюсь я, что вас ждет лучшая жизнь… Столько вы дел натворили… Дедушка грозится проклясть тебя.
– Не надо, сестра, – поморщился Ираклий, – лучше не думай об этом. Вахо сам знает, что делает. Что бы о нем ни думали, он – мужчина.
– Я слышала, что он… – она не успела договорить.
– Мало ли что говорят, – мягким жестом осадил сестру Ираклий.
– А ты, – вздохнула она, – занимаешься все тем же…
Это же люди, они такие же, как мы.
– Замолчи, – покачал он головой, – это не твое дело.
– Знаю, – покорно кивнула она, – но дедушка…
Словно в ответ на ее слова из дальней комнаты раздался сухой настойчивый стук. Она поднялась и направилась по анфиладе в глубь помещения. Через некоторое время вернулась, толкая перед собой инвалидную коляску.
В ней, словно на троне, восседал древний старец. Его голову покрывала сванская шапочка с кисточкой, худое лицо было изборождено морщинами.
Серая кожа, как у мертвеца. Только большие карие глаза в складках морщин светились жизнью.
– Дедушка Леван, – Ираклий привстал с дивана и низко склонил голову.
Дед принял приветствие как должное.
– Садись, – махнул он рукой, – а ты, – он взглянул на внучку, – налей мне вина.
– Но, дед, – Нана стояла в нерешительности.
– Налей, я сказал, – безапелляционным тоном заявил он.
Нана кинула взгляд на брата и двинулась к столу. Подняла кувшин и наполнила граненый стакан. Леван принял стакан дрожащей рукой и поднес ко рту. Осушив его наполовину одним разом, он посмотрел на Ираклия.
– Это мне помогает, – улыбнулся он. – Как у тебя с Вахо? – безо всякого перехода спросил он.
– Вахтанг сам по себе, – Ираклий пожал плечами, – он не маленький.
– Когда вы наконец помиритесь? – Дед снова приложился к стакану. – Все-таки вы родственники.
– Это старая история, дед, ты знаешь, – смутился Ираклий. – Не я первый все это затеял.
– Мне сказали, что ты снова взялся за старое, – Леван снова сменил тему без всякого перехода.
Он протянул стакан, чтобы Нана опять его наполнила. Она молчаливо повиновалась.
– Мы всегда этим занимались, дед, – угрюмо произнес Ираклий, – тебе это известно не хуже меня.
– Молчи, щенок! – Леван повысил голос. – Я тебя не раз уже предупреждал, добром это не кончится. Найди наконец себе работу, достойную мужчины.
– Ну чем, чем я здесь могу еще заниматься, дед? – Ираклий поднял на него вопросительный взгляд.
– Мог бы стать чабаном, как я, или кузнецом, как твой отец, – Леван взял стакан с вином, который наполнила Нана. – Чем не работа?
– Это не по мне, – Ираклий поднял руки, направив ладони в сторону деда, – ты же знаешь…
– Ничего я не знаю и знать не хочу, – перебил его дед, – что это за люди?
Он опять с удовольствием припал к стакану с вином.
– Люди как люди, – пожал плечами Ика, – не все ли равно?
– Я хочу, чтобы ты их отпустил, Ика, – заявил Леван, – немедленно.
– Но это невозможно, дед, – огорченно взглянув на Левана, Ираклий поднялся с дивана и нервно заходил по комнате. – Мои люди… Что я им скажу?..
– Не мельтеши, – Леван сделал короткое движение головой, – сядь на место.
Он с удовольствием сделал глоток вина и надолго замолчал.
Нана с тревогой наблюдала за разговором мужчин. Леван допил вино и протянул стакан внучке.
– Воевать, – наконец произнес он, – мужское занятие. Но когда ты выступаешь против вооруженного противника. Ты же берешь в плен мирных жителей! Это недостойно мужчины.
– Не говори так, дед, – Ираклий попытался встать, но дед одним жестом усадил его на место.
– Молчи, сосунок, – он презрительно покачал головой, – никто не скажет, что ты добыл славу в сражении, никто. Поэтому отпусти их.
– Хорошо, – Ираклий поднялся, – я подумаю.
* * *
Вахтанг прибыл на КПП часа через два после того, как ему позвонили.
По дороге его нагнали два джипа сопровождения с боевиками. Его лазурный «Линкольн», мягко качнувшись на рессорах, остановился неподалеку от контрольно-пропускного пункта. Он вышел из машины, оставив Ваню смотреть телевизор на заднем сиденье, и двинулся вдоль очереди, которая покорно жарилась под палящими лучами солнца.
– Где? – Он вошел в будку и, не здороваясь, обратился к дежурному офицеру.
– Понимаешь, Вахо, – тот вышел на улицу и отвел его в сторону, – накладочка вышла.
– Чего ты мне мозги пудришь, – поморщился Вахтанг, – говори яснее.
