К его удивлению, Галина не стала сопротивляться. Наоборот, она прильнула к нему, обвив его шею и торс сильными руками. Ее язык быстро задвигался у него во рту, щекоча десны и пробегая по зубам. Ее острые грудки с напрягшимися сосками скользили по груди Иннокентия. Не выпуская друг друга из объятий, они повалились на подстилку. Их соитие было страстным и быстрым, будто они долго-долго ждали встречи друг с другом, хотя познакомились лишь несколько минут назад. Иннокентий даже не успел до конца стянуть плавки, и они болтались где-то на коленях.
Галине же вообще нечего было снимать. Иногда это очень удобно. Книга, прикрывавшая ее лоно, свалилась сама собой в тот момент, когда Иннокентий потянул к себе ее голову.
Он бурно кончил, ощущая, что на нее тоже волнами накатывает оргазм.
Горячее тело девушки начало дергаться в конвульсиях, она вонзила в его спину острые ноготки и застонала, приподнимая бедра и водя ими из стороны в сторону. Потом расслабленно упала, закрыв глаза и блаженно улыбаясь. Иннокентий скатился с нее и лег рядом, раскинув руки в стороны.
Полежав несколько минут без движений, Галина поднялась на ноги и быстро пошла к воде. Иннокентий прищурился, наблюдая за ее крепкой фигурой, облепленной песком. Подождав, когда она нырнет в море, он натянул плавки и двинулся следом.
– Запомни, это ничего не значит, – сказала Галина, когда, выкупавшись, они сидели на берегу.
Слегка обсохнув, она подошла к лодке, достала и натянула вылинявший сарафан, который едва прикрывал ей бедра. Он свободно болтался на ней, отвечая на малейшее дуновение ветерка.
– А я и не думаю, – Иннокентий пожал плечами и улыбнулся.
– И не лыбься как идиот, – строгим голосом произнесла она.
– Пожалуйста, – он снова улыбнулся.
Она повела плечами.
– А ты неплохо трахаешься, – вдруг сказала Галина.
– Ты тоже.
– Еще раз предупреждаю, что это ничего не значит.
– Угу, – кивнул Иннокентий уже без улыбки. – Но помочь-то мне ты в состоянии?
– Смотря в чем…
– Не могу же я в таком виде появиться в городе. – Он окинул себя красноречивым взглядом и развел руками. – Впрочем, нужно еще поглядеть, может, Леха оставил мне что-нибудь из одежды.
– Сомневаюсь, – усмехнулась она. – После того как ты с ним обошелся…
– И все же посмотреть нужно.
– Поехали, – Галина поднялась, подождала, пока встанет Иннокентий, взяла подстилку и направилась к моторке.
Он направился за ней, но вспомнил про свои находки.
Полузакопанный мешочек торчал из песка рядом с тем местом, где они сидели. Галина уже стояла на корме. Он столкнул легкую посудину на воду и запрыгнул сам.
– Вон там, – показал Иннокентий на берег, когда они обогнули утес. – Кажется, они убрались.
Джипа на берегу не было. Галина умело направила лодку к берегу. Иннокентий первый спрыгнул с носа моторки и пошел к тому месту, где еще недавно была разбита его палатка. Ребята оттянулись на славу. Палатка и все ее содержимое было искромсано рассвирепевшими братками. Из самого крупного кусочка синего брезента можно было при желании сшить небольшую панамку на ребенка. Из располосованных штанов, еще довольно новых, не получились бы даже плавки. Алюминиевая походная посуда была помята так, словно по ней проехался танк. Посмотрев на следы автомобильных покрышек, Иннокентий понял, что был недалек от истины. Эти отморозки несколько раз проехались по месту стоянки на своем тяжелом джипе.
Правда, нигде не было видно аквалангов. Братки либо утопили их в море, ибо с толстостенными баллонами трудно было что-либо сделать даже при помощи джипа, либо взяли с собой. Зачем оставлять хорошую вещь?
– Да, дела… – услышал он за спиной голос Галины. – Видно, они сильно на тебя обиделись.
– Варвары, – презрительно бросил он, пытаясь отыскать найденные вчера монеты.
– Ты что-то ищешь?
– Так, мелочь.
Он перерыл все, буквально просеивая песок сквозь пальцы, но монеты как сквозь землю провалились. Парни знали, зачем он сюда приехал…
– Сволочи.
Иннокентий со вздохом направился к лодке. Усевшись на банку, он поставил локти на колени, а голову опустил на ладони.
– Не дрейфь, Кеша, – Галина зашла по колено в воду и встала рядом. – Думаю, у брата найдутся какие-нибудь штаны и майка.
Ну-ка, помоги.
Она налегла на лодку, пытаясь сдвинуть ее с места.
Иннокентий выскочил из лодки.
– У тебя что же, совсем ничего не осталось? – перекрикивая тарахтенье мотора, спросила она, направляя лодку вдоль берега.
– Немного денег и документы, – он показал на алюминиевый номерок, болтавшийся на шее. – В камере хранения.
– На что же ты собираешься жить?
– Нужно кое-что продать, – он показал мешочек с находками.
ГЛАВА 2
«Митридат старался использовать материальные богатства Боспора для борьбы с Римом. По словам Страбона, он получал с Боспора дань в размере ста восьмидесяти тысяч медимнов хлеба и двести талантов серебра, то есть семь тысяч двести тонн хлеба и четыре тысячи девяносто четыре килограмма серебра. На войны с Римом Митридат расходовал огромные средства. Но борьба его против Рима была неудачной. Во время третьей, последней войны, которая тянулась десять лет и закончилась поражением Митридата, правителем Боспора был его сын Махар.
В критический для Митридата момент Махар изменил отцу, перейдя на сторону римлян. Возвратившийся на Боспор через Кавказское побережье Митридат убил Махара и взял в свои руки правление Боспором. Митридат заключил союзы с вождями многих соседних с Боспором варварских племен.
С некоторыми он даже породнился, обручив с ними своих дочерей. Готовясь к новой войне с Римом, Митридат увеличил поборы с населения. Он стал набирать в армию рабов, чем вызвал недовольство торгово-рабовладельческой верхушки боспорских городов».
Отрывок из исторического труда прочно засел у профессора в мозгу.
Он без конца мысленно цитировал его. Что больше всего поражало его?
Финансовые возможности Митридата, его хитрая дипломатия, прагматический подход к вещам, его жестокость или упорство, с которым боспорский царь противостоял могущественному Риму?
Профессор даже шевелил губами, в который раз пересказывая самому себе текст. Он едва улавливал смысл происходящего. Прокопченное солнцем лицо его собеседника рассыпалось лежалой медной монетой.
Южное солнце нещадно шлифовало лысый череп мускулистого здоровяка лет сорока пяти. Его сирийская наружность бросилась бы в глаза, находись он даже на шумном воскресном рынке. А тут, в окружении молчаливых надгробий, его загорелая физиономия сияла ярким смуглым пятном и представлялась настолько живой, что стоявший с ним рядом высокий седовласый субъект всякий раз отводил глаза, когда хищный взгляд лысого собеседника подобно коршуну вгрызался в его плоское, обремененное тяжелыми очками лицо. В палящей немоте кладбища дятловой дробью звучал молоток угрюмого неразговорчивого скульптора, высекавшего розы на мраморе.
