Не в силах больше оставаться без движения, он встал и сел за стол. На нем стояла початая бутылка рома, которую он унес с собой, и стакан. Рок наполнил его на две трети и залпом выпил. Напиток обжег горло и горячей волной заструился по жилам. В голове зашумело, потом шум превратился в тусклое, вязнущее в серой мгле извилин жужжание, неся минутное забвение. Чтобы продлить этот сеанс воцарившегося равнодушия, Рок выпил еще полстакана. На этот раз ром накрыл его пепельным облаком немоты, в которой копошилась спокойная уверенность в том, что в жизни нет ничего такого, чем можно было бы дорожить. Но постепенно из этой мысли, будто ответвление, в сознание протянулась нить прежней, неубитой досады и сожаления. Рок поморщился, словно единым мускульным движением мог оборвать эту тоскливо торкавшуюся в висок ветку. Когда он наливал третью порцию, заметил, что руки дрожат. Это вызвало у него усмешку. И тут в дверь раздался стук.
– Кто там? – недовольно спросил Рок.
– Червь, – услышал он нетрезвый голос боцмана.
– Чего тебе?
– Разговор есть… – ответил Череватенко.
– Я хочу побыть один, – упрямо заявил Рок.
– Только на минуту…
– Ладно, входи, – подумав, сказал Рок.
В каюту ввалился Череватенко. Он с легкой усмешкой окинул взглядом стол и перевел обеспокоенный взор на Рока.
– Так не годится, – качнул боцман своей похожей на бильярдный шар головой.
– Пришел мораль мне читать? – высокомерно посмотрел на него Рок.
– Не, кэп, щоб мэни рэпнуться, гакнуться и перекандыбачиться! – воскликнул боцман. – Там, в кают-компании, слишком шумно, а мне тишины захотелось, – схитрил он.
– Тогда сиди молча, – с этими словами Рок подвинул к боцману свой наполненный наполовину стакан.
– За тебя, кэп! – Боцман взял стакан.
– За удачу, – поправил его Рок, – за меня пить не надо, я не девушка.
Боцман махом осушил стакан и шумно выдохнул.
– Ой, дэржите мэни шестеро, бо витдамся з крыком! – разразился он.
Он вытер губы и внимательно посмотрел на Сергея.
– Тебя грызет что-то, кэп, щоб мне триста лет рому не пить!
– А ты – знаток человеческих душ! – судорожно рассмеялся Рок.
– Ты из-за этой подставы переживаешь? – проницательно предположил Череватенко.
– Ага, – у Рока дрогнули углы губ. – И как только ты догадался? – поддел он боцмана.
– Ну, я-то человек бывалый, мне ты можешь довериться, меньше уважать я тебя от этого не буду, – обиженно-доверительно пробубнил боцман.
– Противно, когда какая-то баба тебе такой подвох устраивает! – вздохнул Рок. – А если бы нас всех замочили?
– Не пойму я тебя: что переживать, когда все уже позади?
– Запоздалое раскаяние, – горько усмехнулся Рок. – Понимаешь, когда действуешь, не переживаешь, вся энергия уходит на это самое действие, а когда остаешься один, думаешь: какого черта?
Он отстраненно посмотрел в иллюминатор.
– Это я понимаю, – вздохнул боцман, – но твоей вины тут нет. Откуда ж тебе было знать, что она такая сучка?
– Все равно глупо получилось, – упрямо проговорил Рок, – я должен все предвидеть.
– Этого даже бог не может, иначе дал бы он человеку свободу, забодай ее комар! – изрек боцман.
– Что-то тебя на философию потянуло, – Рок бросил на Череватенко ироничный взгляд, – давай лучше еще выпьем.
Они по очереди выпили – бутылка оказалась пустой.
– Я еще сгоняю, – вызвался Червь.
– Хватит, – остановил его Рок.
– Да не морочь ты себе мозги, – принялся снова утешать Рока боцман, – Морган сказал, что эта чертовка с Михеем снюхалась. Видать, шуры-муры у них, или должок какой у нее перед ним. Все равно как-то не верится, чтоб вот так человека сдать…
– Не успокаивай меня, – отстранился от налегавшего на стол боцмана Рок, – я сам успокоюсь.
– А о чем с тобой Захаров в «Параллели» шептался? – не смог сдержать любопытства боцман.
– Сотрудничество предлагал, – скривил губы Рок, – хочет, чтоб мы япошек у архипелага грабили и с ним делились. Только я такой процент заломил, что он навряд ли еще пристанет.
– А он не дурак, этот мичман, – разразился ехидным смешком боцман, – не дурак, трезубец ему в яйца! Это не те ли япошки, у которых на тральщике не меньше четырех пушек и прочего барахла навалом?
– Они самые, на «Оницуре» плавают, – улыбнулся Рок. – Так вот, я пятьдесят процентов затребовал с мичмана.
– На это погранцы никогда не пойдут, рею Дрейка им в задницу, – прогромыхал Череватенко, – они привыкли жар чужими руками загребать.
– Мало им того, что оброк платим, так еще вздумали нас под пушки толкать, – подхватил Рок.
– Так мы бы все равно этих япошек уложили, а? – Будучи в подпитии, боцман зачастую позволял себе фамильярность, поэтому толкнул плечом Рока. – Эх, – мечтательно продолжил он: кроме всего прочего, алкоголь делал его сентиментальным, – давненько я не посещал моей русалки. Если б можно было паром двинуть да в «Кураже» загудеть!
– В нынешней ситуации не уверен, что это так легко осуществить, – ухмыльнулся Рок, – так что крепись, Степан Ильич. Мало ли других казино и борделей в порту?
– Нет, в «Кураже» я себя свободно чувствую, – закатил глаза боцман. Окурок сигары стал таким коротким, что уже обжигал ему губы, но он словно этого не замечал. – Если что, там всегда можно драчку устроить да на катере слинять. В порту – дело хлопотное. А в «Параллели» не тот класс, не те девочки!
– А ты гурман, – насмешливо посмотрел на боцмана Рок, – тебе изыски подавай!
– Что есть, то есть, – ухмыльнулся боцман и наконец вынул изо рта окурок, чтобы вмять его в пепельницу. – А ты разве, кэп, не таков?
Его глаза излучали задиристое лукавство. Он достал из кармана своей огромной бесформенной робы новую сигару и, откусив кончик, со смаком вставил в угол рта и запалил. Потом на миг вынул и, повертев удовлетворенно в пальцах, снова вложил себе в рот.
– Хороший товар, – медленно проговорил он. – Нет, жизнь у нас вкусная, щоб мэни рэпнуться! Ну, бывают, конечно, проколы, – озабоченно посмотрел он на Рока, – а с кем их не бывает!
– Ну ладно, – дружелюбно улыбнулся Рок, – иди к ребятам.
Боцман тежело поднялся и перед уходом еще раз кинул на Рока внимательный и добродушный взгляд.
Оставшись один, Рок снова лег на люлю. В голове поселилась какая-то свинцовая ясность – наступило время тупой тяжелой трезвости. Конечно, Рок понимал, что все бывает, что за Кристиной стоит фигура Михея, но от этого легче на душе не становилось. Усилием воли он запретил себе вспоминать Веру, но образ сестры по-прежнему витал перед ним. Как только сожаление о допущенном легковерии чуть поослабло, его место заняли тягостные картины прошлого. К воспоминаниям о сестре, о ее такой бессмысленной смерти примешивались опаленные войной пейзажи Чечни, рваная чернота разрухи, стоны раненых, покореженные дома, подорванные «бэтээры». Потом, когда горячее липкое дыхание сна дунуло Сергею на веки, из темной бездны возник оскал сатанинской улыбки. Вслед за улыбкой всплыло похожее на омертвевшую маску лицо. Это было лицо Кристины.
