– Здесь нам никто не помешает, – удовлетворенно констатировал Таныгин.
– Мы могли бы поговорить дома, – резонно заметил Егор, усаживаясь на кушетку.
– Слишком много ушей, – глаза Кюкюра превратились в две хитрые щелочки.
Он деловито достал из карманов рюмки, наполнил их водкой и протянул одну Егору.
– За что пьем? – весело спросил тот.
– Сначала выпьем, потом узнаешь, – загадочно усмехнулся Кюкюр.
Егор удивленно пожал плечами, но сделал так, как говорил Кюкюр. Таныгин выпил водку, и его узкие глаза повлажнели. Егор заметил какое-то дуновение из-под занавески. На них пахнуло гулкой глубиной торгового зала.
– Надо дверь прикрыть, – сказал Егор, но в тот же момент все смолкло, словно дверь закрылась автоматически.
– Слушай, – нетерпеливо хлопнул по руке Егора Кюкюр, – это старая история. Для начала еще выпьем.
Протестовать было бесполезно. Да и само пребывание здесь, на кушетке, казалось Егору бессмысленным. Вернее, смысл этих посиделок ограничивался возможностью потрафить детскому тщеславию якута. Кюкюр был Егору симпатичен, и возникшая у молодого человека симпатия заставляла его покорно сносить причуды будущего тестя. Егор ждал чего-то вроде дьиэрэтии ырыа, но был приятно удивлен, когда якут, опрокинув вторую рюмку, заговорил прозой.
– Знаешь Мирный? – для начала спросил Кюкюр.
Егор мотнул головой, мол, да.
– Так вот, когда-то… – он горестно вздохнул, повертел в руках пустую рюмку и только потом продолжил: – А точнее, в шестьдесят третьем году был такой случай…
И Кюкюр рассказал свою историю, полную странных совпадений и настоящего трагизма. Повествование якута то и дело прерывалось распитием водки. Егор и Кюкюр так увлеклись, что не заметили, как под конец рассказа на них снова пахнуло сквозняком из-за занавеса. Не услышали они и тонкого скрипа затворенной двери. Эти дуновения и звуки словно запутались в тяжелых складках занавеса.
Глава 4
Словно взятый в кольцо тремя реками – Леной, Вилюем и Нижней Тунгуской, форпост алмазодобывающей промышленности и стройиндустрии, Мирный, расположен в зоне среднетаежных лесов. Преобладающая здесь лиственница Гмелина соседствует с аянской елью, кедром и пихтой. Севернее Вилюя проходит граница северотаежных и среднетаежных лесов. На территории шириной в сто пятьдесят – двести километров происходит смешение растительности двух поясов. Ель сибирская снисходительно взирает на березу, иву красивую и багульник. Береза не теряется и смело занимает участки из-под выгоревшего леса, демонстрируя великолепную приспособляемость и нелюбовь к пустому пространству. Ближе к Вилюю теснится ольховый кустарник. Зеленые и сфагновые мхи одевают землю, ковровыми подушками выступая из-под нижнего древесного яруса.
Южнее Вилюя царствует лиственница. Кедровый стланик и береза занимают нижний ярус. Здесь же, хранимые кронами хвойных деревьев, толпятся всевозможные кустарники, стелются травы. Подрагивают синевато-пурпурные ягоды брусники и ежевики.
Пойма Вилюя изобилует озерами и болотами. В озера превратились отделившиеся от реки рукава и участки старого русла. Высохшие или полувысохшие озера образовали в пойме углубления – аласы. В большинстве случаев они заняты лугами или отведены под пастбищные угодья.
Разлив Вилюя приходится на летние месяцы. Надолго скованный льдами, Вилюй, точно вырвавшийся на свободу узник, бурно и по-варварски отдается паводку. Река затопляет низменности, луга, поселки.
Болота средней полосы однородны, в отличие от тундровых. Их берега оккупированы осокой ситничковой, пушицей узколистной, березой тощей, ивой черничной, кассандрой перицветничковой. Сфагновые и гипновые мхи зеленовато-бурым бархатом устилают разбросанные тут и там островки.
Опытный охотник Лйаал, знающий окрестную тайгу как свои пять пальцев, огибает на своей волокуше одно из таких цепких и хитрых болот. Лошадь ступает уверенно и спокойно. Лйаал по своему обыкновению поет, вернее, стонет. А то вдруг начинает протяжно и дребезжаще выть. А потом заливается птичьим щебетом, подражая то жаворонку, то крачке. Его сын, десятилетний Кюкюр, рассеянно прислушивается к песне. Он уже знает ее наизусть, а речь в ней идет о жестокой схватке древних богатырей с мамонтами. Заметив следы рыси, мальчик радостно вскрикивает и показывает отцу на осторожные, но четкие отпечатки – след в след. Лйаал улыбчиво кивает и взмахивает рукой. Его жест как стрела пронзает заросли осоки, березы и летит в глубь тайги. Туда, где высоко над землей смыкают кроны лиственницы и ели.
Идти за рысью он не намерен. Он зевает, впереди еще более тридцати километров пути. Справа доносится мерный промышленный гул. Идет разработка кимберлитовой трубки «Мир». Недалеко расположен рабочий поселок, которому пророчат будущее оживленного города. Но якут знает, что особого оживления в сердце тайги быть не может. Предприятия и фабрики навсегда останутся ничтожными островками посреди этого гигантского края. И Лйаала охватывает гордость, таящаяся обычно под вялой покорностью судьбе.
На своей волокуше он едет сквозь тайгу, пренебрегая идущей рядом дорогой. Повозка, этакий плот из натянутых на жерди оленьих шкур, хорошо скользит по траве, но не пригодна к путешествию по грунту.
Под короткой меховой курткой лежит двустволка. Никак нельзя знать, на кого нарвешься. Лйаал раньше брал двустволку, готовясь к охоте или отражению хищников, теперь в его лесах завелся другой опасный зверь – человек. Лйаал привык к его присутствию, но в этом сосуществовании ему всегда чудится опасность. И это при том, что Лйаал миролюбив и гостеприимен. И это несмотря на то, что русские переселенцы из ссыльных еще с семнадцатого века начали развивать в этих краях земледелие и прививать местным жителям сельскохозяйственные навыки.
Многие в деревне бросили охоту – старый промысел якутов. Еще только селясь по течению Лены, Вилюя, Олекмы и Алдана, его предки занимались исключительно охотой и рыболовством. Северные соседи разводили оленей.
Нынче же жители его деревни, состоявшей из семи домов, разводят лошадей и скот. Некоторые на своих сельхозучастках выращивают овощи, преимущественно картофель.
Амма, жена его, тоже подрядилась на это дело. Он ее не ругает, но и не одобряет.
Кюкюр зябко поежился. Лйаал, заметив краем глаза это движение, потянулся за курткой. Мальчик сам схватил куртку и набросил на плечи. Лето в этих краях нежаркое и короткое. Самое большее – плюс пятнадцать. Четыре дня из семи пасмурно, десять дней из тридцати – туманно.
У болота роится хищная мошкара.
Волокуша сворачивает прочь от болота, все глубже проваливаясь в зеленый сумрак тайги.
Сестра щедро напоила и накормила гостей, приказала мужу сгрузить на повозку Лйаала большой шмат оленины. Лйаал преподнес ей шкатулку из бересты, а ее мужу – расшитый чепрак. К этим сугубо эстетическим предметам он присовокупил подстреленную по дороге куропатку.
