На него упал слегка обеспокоенный взгляд его помощника, Захарова Ильи Александровича. Это был длинный нескладный господин со стыдливо топорщившимся под импортной сорочкой брюшком и вялым анемичным лицом. Вялость эта составляла часть его имиджа. Он привык вести деловые переговоры, а одно из главных качества негоцианта, как известно, хладнокровие.
– Друзья-товарищи, – едва не расплескивая водку, сипло гаркнул Семен Никанорович, – слушайте вы, черт вас возьми! Хватит бакланить! – еще громче рявкнул он.
Приглашенные неожиданно смолкли и с некоторой тревогой посмотрели на именинника.
– Я предлагаю выпить за моих гостей, – широким жестом он отвел рюмку с водкой в сторону, – я говорю о Таныгиной Надежде Петровне и ее семье. Так уж получилось, – Семен Никанорович самодовольно улыбнулся, – что мой праздник совпал с ихним. Такое бывает, – усмехнулся он, – так вот… Ирина, дочь Надежды Петровны, скоро выйдет замуж. Посмотрите, какая красавица…
Гости как по указке обратили взоры к застенчивой черноволосой девушке, сидевшей рядом с молодым человеком в коричневом джемпере. Сколько ни уговаривала Ирина своего жениха надеть приобретенные по случаю костюм и галстук, он упорно отказывался, ссылаясь на нежелание менять свои «босяцкие» привычки. Хвалебно-льстивая реплика Шепелева заставила скуластое лицо девушки подернуться робким румянцем. Он красиво оттенил ее гладкую кожу, добавив ей привлекательности.
– Так незаметно выросла, – с покровительственно-отеческой нотой в голосе продолжал Семен Никанорович, – да, летит время. Ее жених – правильный мужик, а не какой-то хлюпик, смею надеяться. Наш край не терпит хилых интеллигентиков, всяких там фраеров. Достаточно посмотреть на парня, чтобы понять, что он не из таких! – с пафосом заключил Шепелев.
Шквал одобрения ударил в отделанные мрамором стены парадного зала.
Егору же, Ирининому жениху, стало немного не по себе. Хотя большая доля правды в оценке Шепелева была. Но сам-то он, Егор, считал себя все же интеллигентом. Несколько лет, правда, он угробил на то, чтобы притупить свою умственную изощренность, отдав предпочтение нелегкому существованию полярников. Он сознательно не пошел ни на литфак, ни на филфак, а, окончив геодезическое отделение Свердловского университета, отправился в Арктику. Там, на полярной станции, в течение весьма длительного времени шла выработка характера и воли. Именно выработка, а не шлифовка. Натура плавилась и, застывая, приобретала новую форму. Но интеллигентность сидела в нем, как заноза, и малейший намек на нее со стороны другого повергал его в подобие растерянности. Егор становился хмурым и замкнутым, словно пытался защититься от опасности или стыда. Как будто чувствовал себя уличенным в каком-то неблаговидном поступке.
– Поднимем бокалы, – высокопарно обратился к присутствующим Семен Никанорович, – выпьем за будущих молодоженов. Счастья им и процветания!
Пространство над столом наполнилось стеклянным трепетом. Грани рюмок скользили друг по другу расслабленно и сонно. Гул голосов и пьяные улыбки плыли перед Кюкюром, словно узор на чепраке отцовской лошади. Тюркская вязь листьев и длинных стелющихся стеблей. Где тот чепрак и где та лошадь? В сердце Кюкюра ожила старая печаль.
– Поздравляю, – наклонился к Кюкюру его давний приятель Карагодин Николай Павлович, служивший на фирме Шепелева начальником охраны.
– А, – махнул рукой загрустивший Кюкюр и вдруг затянул старинную песню.
Надежда Петровна с затаенным упреком покосилась на мужа.
– Пусть поет, – милостиво разрешил Шепелев, – красиво, хоть и не понимаю ни бельмеса!
Кюкюр затянул дьиэрэтии ырыа, протяжную песню, представлявшую собой мелодически оформленный эпизод народного эпоса «Олонхо«. Пел он о противостоянии древнего бога, отца всех якутов, и грозного мамонта. Песня началась в узком диапазоне и, постепенно расширяясь, обогатилась гортанными звуками – кылысами.
– Ну чего ты завел, – покачал головой Карагодин, – спой что-нибудь повеселей, ты не на похоронах.
– Молчи, кулут, – прервав на мгновение пение, раздраженно прошипел Кюкюр.
Когда он бывал пьян или расстроен, не признавал ничьего мнения.
– Это старая песня, – снисходительно пояснил он, – когда якуты строили буорджие и селились на Олекме и Алдане, она уже была. И теперь, когда в тайге не встретишь юрты, а только деревянные избы, она жива. Она и нас переживет, умрет с последним якутом!
– Ну-ну, – усмехнулся Карагодин, – не обижайся. Все это тоска малых народностей…
– Это якуты – малая народность? – еще пуще вскипел Кюкюр. – Да Якутия занимает треть территории России!
– Не треть, а пятую часть, – поправила Кюкюра дочь, – но живут в ней в основном русские да украинцы.
– Что ты понимаешь! – с досадой откликнулся Кюкюр.
– Ты бы, папа, лучше, дэгэрэн ырыа исполнил, – несмело попросила дочь, – а мы бы потанцевали.
– Да, я могу, но это будет как засохшая береста, – возразил он, – мне даются тангалай ырыата, но душа моя – в «Олонхо«!
Он изобразил клацающие небные звуки, ловко орудуя языком.
– Помню, мать моя, Амма, жена Лйаала, так танцевала! Даже когда шла в осуохай – все мужчины только на нее и смотрели. Но зато отец на кырыымпа так играл, так играл!
Кюкюр снова затянул песню. Его взор стал туманным и отрешенным, как апрельское утро над Вилюем. Шепелев с досадой смотрел на него осоловелыми глазами. Гости приуныли. И только Кюкюр все больше преображался, усмиряя голосом поток нахлынувших воспоминаний.
– Я так и знала, – тихо проговорила Ирина, обращаясь к жениху.
Егор, в отличие от большинства гостей, блаженствовал. Нравилась ему не столько песня сама по себе, сколько независимое и даже отчасти эгоистическое поведение будущего тестя. Он еле сдерживал довольную улыбку, наблюдая за сонными или недовольными лицами приглашенных.
– Ну давай потом, гости ждут, – снова шепнул Кюкюру Карагодин.
Глаза Кюкюра от гнева превратились в узкие, как бритва, щелочки. И блестели они, как бритва.
– Вот бы на голову твою кюпсюр обрушить! – воскликнул он. – Нерадивый ты кулут!
– Кюпсюр – это барабан, – шепотом объясняла Егору Ирина, – а кулут – раб. Папа, ну на самом деле, – она с мягкой укоризной взглянула на отца.
Тот ожесточенно замолчал и теперь сидел, тупо уставившись в тарелку, где остывал приготовленный под клюквенным соусом налим.
Шепелев дважды заседал за праздничным столом. Вчерашнее, более роскошное пиршество устраивалось ради деловых людей, партнеров, инвесторов и некоторых из работников фирмы. Среди прочих был приглашен представитель восточного отделения компании «Де Бирс», с которым Шепелев жаждал наладить сотрудничество. Гостям подавались осетрина и жаркое из рябчиков. Куски приготовленных по специальным рецептам кабана и косули, живописно сгруппированные на огромных блюдах, были украшены пикантным брусничным желе, грибами и дольками ананаса.
