Снег скрипел и сухо искрился. Кроны деревьев, кое-где отороченные пушистой белизной, изумрудными башнями уходили ввысь. Егор углубился в тайгу. Лес не был особенно густым. Егор ковылял, стараясь не думать о возможной неудаче своего путешествия. Тайга навевала ему иллюзию некоего счастливого разрешения запутанной ситуации, если он найдет алмазы. Камни казались ему панацеей от всех бед. Он знал, что лежат они в нескольких десятках километров от Мирного, а остальное не имело значения. Прежде всего – не расслабляться!
Егор не заметил крупных следов на снегу. Но вот ветка широкой лопастью хлестнула морозный воздух, послышался шум и вдалеке мелькнула спина огромного медведя. Он исчез за высоким, пышно убранным снегом кустарником, а потом снова появился, на секунду застыв. Он заметил Егора. Его раскрытая пасть сияла влажным пурпуром. «Шатун», – мелькнуло в голове у Егора. Он прицелился и выстрелил. Ему показалось, что выстрел его продублировал еще один выстрел. Или это у него слуховая галлюцинация?
Медведь рухнул на снег, тяжело зарычав. Один из зрачков его остекленел, другой был выбит, и из глазницы фонтанировала кровь. И тут же снова раздались два выстрела. Егор моргнул. До него донеслись бодрые мужские голоса, хруст веток, и вскоре из зарослей березы выскочили два одетых в лисьи шубы и торбаса человека.
Они увидели Егора, и это их насторожило. Два молодых якута стояли в двадцати метрах от Егора и удивленно пялились на него. Потом один из них, тот, что был пониже, приблизился к лежавшей на снегу туше.
– Шкуру повредил! – с досадой воскликнул он. – Ты стрелял? – зыркнул он на Егора.
В этот момент, разгребая ветви лиственницы, появился Митрич. Он буквально задыхался. На его усах белел иней. Он сразу заметил и Егора, и якутов.
– Ты куда? – сердито спросил он Егора.
– Не могу больше оставаться, – ответил тот, косясь на якутов, – не имею права.
– Ладно, – махнул рукой Митрич. – Ты стрелял? – задал он тот же вопрос, что и якуты.
Егор кивнул.
– Это Сэсэн застрелил первым, а этот, – ткнул низкорослый якут подбородком в Егора, – только шкуру испортил. Сэсэн в глаз метит, чтобы шкура цела осталась. Медведь наш, мы за ним три дня ходили.
– Стрелял мой друг, – внушительно заявил Митрич, – на шкуру мне плевать. Медведь наш.
Егор изумленно взглянул на Митрича, так недипломатично отстаивавшего свои права.
– Я за этим медведем неделю хожу, он у меня козу задрал, – продолжал Митрич, – так что это мой зверь.
– Ты не прав, – сказал низкорослый, – это медведь Сэсэна.
– А ты, вообще-то, откуда? Я тебя здесь не видел, – сощурился Митрич.
– Я тебя тоже не знаю, – не сдавался якут, – но медведь наш. Сэсэн его убил.
– Первым стрелял мой гость, – Митрич рукой показал на Егора, – значит, медведь наш.
– Медведь наш, – горячась, возражал низкорослый якут. – Сэсэн попал ему прямо в глаз. Посмотри, если хочешь.
Митрич приблизился к поверженному хищнику. Недоверчиво усмехаясь, он присел на корточки и принялся изучать зверя.
– Ты стрелял первым? – поднявшись, он взглянул на Егора.
– Я, но…
– Никаких но, – отрезал Митрич, – это медведь наш.
– Давай делить, – наконец предложил якут.
– Я даже не знаю, как тебя зовут и откуда ты, – покачал головой Митрич.
– Боотур его зовут, – промолвил флегматичный, но меткий Сэсэн, который, скрипя снегом, тоже подошел к туше.
– А меня Митричем кличут, но делиться я не буду.
Якуты озадаченно переглянулись.
– Может, правда, поделимся, – прошептал на ухо Митричу Егор, удивляясь его несговорчивости.
Тот отрицательно покачал головой.
– Мы к Ланаху приезжали, – сказал Боотур, – на охоту пошли, медведя убили, а ты говоришь, что он твой.
Якут неодобрительно покачал головой в собольей шапке, низко надвинутой на лоб.
– Ланах, говоришь? – недоверчиво сузил глаза Митрич. – А откуда я знаю, что не врешь ты?
– Он сам по лесу ходит, – Сэсэн покрутил корпусом, обозревая окрестные заросли березы, – тоже этого медведя выслеживал. – Ла-на-ах! – сложив ладони рупором, позвал он.
Боотур тоже приставил руки ко рту и закаркал, как ворон. В ответ ему понеслись легкие, словно чиркающие воздух стальным пером звуки.
– Крачка, – сказал Митрич. – Значит, Ланах идет.
Наклонившись к Егору, он объяснил, что крик крачки – позывной Ланаха. Крачка на зиму улетает, так что голос Ланаха ни с чем в зимнем лесу не спутаешь. Да и потом, птица эта, разновидность чайки, живет в пойме.
– Ланах и тетеревом, и куропаткой кричать может, но предпочитает крачку, – добавил он.
Действительно, минут через десять дрогнул кедровый стланик и вышел Ланах в сопровождении молодого якута, ведущего под уздцы лошадь, запряженную в небольшую волокушу. На Ланахе была медвежья шуба и кунья «монголка» с хвостом, на ногах – неизменные торбаса. Седые волосы Ланаха снежными нитями падали на густой коричневый мех шубы. Их льдистая белизна резко контрастировала с черными щелками-глазами на его широком скуластом лице.
– Рад тебя видеть, Ланах, и сына твоего тоже, – дружески обратился к якуту Митрич. – Здравствуй, Тыгын!
Молодой якут в волчьей шубе и песцовой ушанке улыбнулся, Ланах же изобразил на своем иссеченном глубокими морщинами лице недоумение. Он обвел вопросительным взглядом присутствующих и спокойно воззрился на медведя.
– Поделить не можете? – проницательно сказал он.
– Видишь ли, оба этих воина, – с добродушной усмешкой стал объяснять Митрич, – стреляли в зверя одновременно. И оба выстрела достигли цели.
– Но Сэсэн попал зверю в глаз, не хотел шкуры портить, – вставил Боотур, – а этот стрелок, – посмотрел он на Егора, – в шею попал, попортил немного…
– Я не знал, кто эти люди, – продолжил с улыбкой Митрич, – но если это твои гости, как они говорят, то я уступаю медведя.
– Делим поровну, – решил Ланах.
– А шкуру? – сверкнул глазами Боотур.
– Он сестре хотел шубу сделать, – снисходительно пояснил Ланах. – Хотя теперь о девушке заботиться должен мой сын.
– Шкура мне не нужна, а вот жир и мясо, – хитро улыбнулся Митрич.
– Хорошо, – уголки словно выточенных из камня, плоских губ Ланаха чуть заметно дрогнули.
Улыбка старого якута поразила Егора своей отрешенной умиротворенностью. Словно он не добычу делил, а слушал «Олонхо«.
Якуты и Митрич взялись за дело. Сначала они сняли шкуру с убитого зверя. Спустили кровь. Потом принялись делить мясо, ловко орудуя большими охотничьими ножами. Митричу досталась большая часть. Он деликатно отказался и ограничился половиной. Якуты погрузили мясо на волокушу.
