– А так, – неопределенно ответил Леня.
В этот момент ему принесли меню. Он сделал заказ, подмигнул еле сдерживающейся от смеха официантке и снова посмотрел на Танина.
– Так ты о нем ничего не знаешь? – снисходительным тоном спросил он.
– Я с ним самим хотел поговорить, да только он в командировку уехал, – продолжал притворяться этаким олухом Китаец.
Но Леня недоверчиво взглянул на него и состроил хитрую гримасу.
– Что-то ты темнишь, Танин. Не так ты прост, как кажешься. А в командировку Эванс не уехал, а слинял…
Он не отрывал от непроницаемого лица Китайца своих хищно улыбающихся глаз, мечтая насладиться произведенным эффектом.
– То есть как слинял? – спокойно полюбопытствовал Танин.
– Долгов у него – как песка в пустыне, – присвистнул возбужденный собственным всезнайством и тем, что он может щегольнуть им, Угодин, – он ведь не так давно эту махину, – он ткнул большим пальцем в воздух за спиной, – возглавлял, а теперь по уши в дерьме. Деньги швырял направо-налево. А у самого – ни гроша.
– Не понимаю.
– Приехал сюда он – как одолжение сделал. Плел тут об инвестициях. Кое с кем из влиятельных лиц познакомился. Вел дела, скажу я тебе, на широкую ногу. Жил в гостинице. Только его теперь выперли, – смачно рассмеялся Леня, – у нас тут таких, как Эванс, – пруд пруди! Своих, кровно-русских… А вот и наша курочка! – потер он свои громадные розовые ладони.
Коротко стриженная блондинка выставила заказ: двести мартини, салат из помидоров, цыпленка табака, стакан персикового сока и кусочек шарлотки.
– Я плотно привык есть, – как бы в оправдание сказал Леня, когда официантка, крутнув на прощание бедрами, пошла прочь, – за день так набегаешься! Ну, ты как? – он кивнул на свой мартини. – Не надумал?
– Я же тебе уже сказал, – скрывая раздражение и чисто физиологическое отвращение, процедил Китаец.
– Эх, – Леня сделал несколько больших глотков и принялся за салат, – надо было, наверное, водочки заказать, но… грешник, не люблю мешать.
– А что еще интересного ты знаешь об Эвансе, кроме того, что он приехал в Россию с пустыми карманами?
– Разбогател, – Леня промокнул салфеткой рот, в углах которого выступила бело-красная жижа – салат был заправлен сметаной, – ораторствовал и все об инвестициях трубил. А когда наши его серьезно спрашивали: «Ну когда, Питер, черт тебя дери, деньги-то пойдут?» – он отвечал: «Потерпите». Вот ведь хмырь! – причмокнул Леня. – Первый, кто перестал терпеть его штучки, был директор СП от корпорации «Виктория» Айзик Баргтейл. Намекнул Эвансу, мол, веди себя поприличнее, поскромнее. Перекрыл ему каналы. А потом и вовсе выставил из отеля. Во как! Не наши ведь этого Эванса на место поставили, а свои, америкашки, хоть и евреи! А нашему Ваньке сколько лапши на уши ни вешай – все едино. Как спали, так и спим, мать ее ети. Надоело все, весь этот бедлам сраный. Да ты что, мою статью не читал?
Угодин считал себя мэтром пера и сенсаций, поэтому всякий раз обиженно недоумевал, когда, встречая какого-нибудь своего приятеля, узнавал, что тот не в курсе его очередной хвалебной или разносной статьи. В этом просматривалось его наивное тщеславие самовлюбленного писаки.
– А Урутаев? – поморщился от угодинской манеры выражаться Китаец.
– Урутаев – ставленник мэрии, насколько мне известно, – доверительно-взволнованным тоном заговорщика, открывающего тайну своему союзнику, произнес Угодин, – та еще птичка. Одно время симпатизировал Эвансу, навел мосты. А потом сам же и выпер его. Поставил свою штучку, – глаза Лени сально заблестели, – баба с головой, но больно заносчивая. Свою игру ведет: вроде и с Урутаевым, а вроде и нет. Хитрая бестия.
Китаец слушал с интересом. «Что бы сказал Леня, узнав, что тот романтический ужин, о котором я заикнулся в начале разговора, у меня с Натальей Станиславовной?» – с чуть заметной улыбкой подумал он.
– Ты какой-то рассеянный, – не распознал этой нюансированной улыбки Леня, – спишь на ходу.
– На меня всегда так морозный воздух действует, – вяло произнес Китаец.
– Ну так вот, – эмоционально продолжил Леня, – обворовал этот Эванс своих партнеров, нахапал денег. Он ведь в суд подал на Урутаева.
– Как же так? Если он везде не прав, почему решил судиться с Урутаевым?
– Хрен его знает. Может, кого в суде подмазал… – предположил Леня, хотя его голос звучал не так уверенно, как в ходе всего разговора. – Не знаю, короче, что да как, а только подал он на Урутаева в суд. Такому мошеннику, как этот янки, все нипочем. Нахрапом привык действовать! Только сейчас он по тонкому льду ходит… – Угодин с загадочным выражением взглянул на Китайца. – У него, конечно, тоже свои люди и в мэрии, и в тайных кругах нашей мафии есть, той, которой Урутаев дорогу перебежал… Хотя сам этот чеченец тоже с мафией повязан. В общем, тысяча и одна ночь, – с лихорадочным блеском в глазах резюмировал Леня, – на этом можно не одну статейку состряпать.
Китаец понял, что ничего интересного больше он от Лени не услышит. Но положение, как говорится, обязывало. Он медленно допил минералку и закурил. Ему определенно нравилось в этом тихом уютном баре. Мягкое освещение усыпляло, обитые бордовым плюшем диванчики придавали интерьеру что-то салонно-домашнее.
– А ты чем занимаешься? – Угодин уплетал цыпленка.
– Да ничем конкретным…
– Но денег-то хватает? – не отставал Леня.
Китаец пожал плечами и скептически улыбнулся.
– Понятно, – мотнул коротко остриженной головой Леня, – а мне трудновато приходится…
Его пробило сочувствие к самому себе. Китайцу даже показалось, что лукаво-маслянистые глаза приятеля увлажнились.
– Поэтому ты и ужинаешь в таких отнюдь не дешевых местах, как это? – поддел Угодина Танин.
– Не завидуй. Я нечастый тут гость.
– Лукавишь, брат, – недоверчиво улыбнулся Китаец. – Ладно, хорошо с тобой, – соврал он, – но мне пора. А то на ужин опоздаю, – с тонкой намекающей улыбкой добавил Танин.
Он зевнул, попрощался с Угодиным, подавив приступ дикого отвращения, пожал Лене руку и, поднявшись из-за стола, направился к выходу. Бар располагался в подвале. Танин миновал гардероб, легко взбежал по крутой лестнице и, выйдя из помещения, не спеша пошел к своему авто.
* * *
Приехав домой, Китаец залез в горячую ванну. Лежа в ней, он размышлял о том, что сказал ему Угодин. У Танина не было оснований доверять этому пройдошливому журналисту, склонному все преувеличивать. Китаец неплохо знал его. Знал, что для Лени тонкие переходы и нюансы почти всегда оставались неуловимыми. Он предпочитал резкие контрасты и либо пел кому-нибудь оглушительные дифирамбы, либо безоговорочно чернил. Китаец недоумевал по поводу того, как мог Эванс, не будучи совладельцем «Виктории», заручаться поддержкой партнеров, брать у них деньги, швырять их направо-налево, жить за счет корпорации в гостинице. Это было не ясно.
