Катя тихонько мурлыкала популярный шлягер, пританцовывая босыми ногами в такт музыке. Одной рукой она придерживала турку, другой время от времени помешивала кофе, в перерывах используя чайную ложечку в качестве дирижерской палочки. Легкая ткань рубашки взлетала в воздух при малейшем ее движении.
Заметив меня, Катя вздрогнула, отчего немного кофе выплеснулось на плиту, засмеялась:
– Предпочитаешь подкрадываться незаметно?
Я подошел, обнял ее за талию.
– Напугал тебя? Извини.
– Момент… – Катя ловко подхватила турку, не дав густой пене подняться слишком высоко, возвестила: – Кофе готов, граф. Пойдемте в комнаты?
Высвободившись из моих объятий, она отыскала поднос, поставила на него турку и маленькие чашечки.
– Пойдем, – я с наслаждением наблюдал за ее изящными движениями. – А почему ты называешь меня графом?
– Отца своего я почти не помню, – подхватив со стола поднос, Катя скользящей походкой направилась в комнату. Такую походку можно иметь, если только не одно поколение предков по материнской линии носило на голове изящные сосуды, доверху наполненные водой. – Но когда я была совсем крошкой, помню, как он называл меня «маленькой графиней». Тогда я, правда, не понимала этого слова, поэтому, наверное, и запомнила. А если я – графиня, значит, ты – граф.
Это трогательное детское воспоминание всколыхнуло во мне чувство вины, заставило заныть сердце. Катя счастливо рассмеялась, отчего мне стало еще тоскливее. Сейчас или никогда, подумал я. Сейчас или никогда. Или в ближайшие несколько минут мы расставим все точки над «i», или я никогда больше не смогу решиться на это. Оставлю все как есть. Пусть даже моя красавица окажется исчадием ада, слова не скажу против. Если в психотронном аду, картину которого, не скупясь на краски, мне живописал Колобок, всегда так, это место меня вполне устраивает.
Катя поставила поднос на столик, наполнила чашки и забралась на диван. Смеясь сказала:
– Идем же!
Мне показалось, что Катя заметила охватившее меня напряжение, но упорно продолжала делать вид, что ничего не происходит. Словно пыталась отсрочить неприятный и непредсказуемый для обоих разговор, спрятаться от реальности за беззаботным смехом и болтовней. Так маленький ребенок закрывает ладошками глаза, искренне веря, что его в данный момент тоже никто не видит. Сейчас или никогда.
– Катя… – мой голос прозвучал хрипло.
Она посмотрела на меня, на мгновение будто оцепенела. Потом тряхнула головой, рассмеявшись, поцеловала мое плечо и потянулась за кофе.
Но в этот, первый, короткий миг я увидел в ее глазах такую невыразимую, невозможную тоску, что понял – обратного пути для нас нет. И Катя это тоже знает, потому и не торопится начать разговор. Будто хрустальный дворец, который мы возвели совместными усилиями, рассыпался в этот миг, поставив нас лицом к лицу с жестокой реальностью.
Кофе мы выпили молча. Катя взяла мою чашку, поставила на столик. Потом порывисто прильнула ко мне, крепко прижалась. Я обнял ее за плечи, на всякий случай кашлянул, сказал:
– Катя? – голос звучал вполне нормально, впервые за время нашего общения я чувствовал себя спокойно и уверенно.
Она молча ждала.
– Поговорим? – спросил я.
– Поговорим. О чем?
Понятно, начать должен был я. Только вот с чего?
– Например, о Мишке Колесове.
– Колесова жаль, – согласилась Катя.
Я несколько растерялся. Человек прямолинейный, я не привык играть в кошки-мышки, а потому для начала задал давно мучивший меня вопрос:
– У вас с ним что-нибудь было?
Катя, очевидно, была готова услышать все, что угодно, но только не идиотский вопрос любовника-ревнивца. Она звонко расхохоталась, легонько шлепнула меня по голому животу. Все еще смеясь, высвободилась, легла на спину.
– Это все, что ты хотел спросить?
– Нет, – признался я.
– Не было, – ответила Катя и замолчала.
Но теперь была ее очередь, поэтому после небольшой паузы она спокойно, даже как-то равнодушно, словно просто следовала правилам игры, поинтересовалась:
– А должно было?
– Он твой начальник.
Катя помолчала. Я напряженно ждал, что она ответит.
– И что из того?
Действительно, что из того? Она никогда не отрицала, что работает в лаборатории Колесова. Мы просто об этом не заговаривали. Я подумал, что мы пробираемся к истине осторожно, будто передвигаемся по болоту и вынуждены перескакивать с кочки на кочку, чтобы не угодить в трясину.
– В общем-то ничего. Просто я подумал, что каждый день общаетесь, он твой телефон дал – мало ли что. А чем ваша лаборатория занимается? – рискнул я перескочить на следующую кочку.
Катя потянулась, перевернулась на живот, насмешливо поинтересовалась:
– А Колесов тебе об этом не говорил?
Я мысленно чертыхнулся. Далеко же мы продвинулись.
– В самых общих чертах.
– В таком случае, – Катя помолчала, как бы раздумывая, а стоит ли вообще продолжать дальше, – он должен был сказать тебе, по крайней мере намекнуть, что деятельность лаборатории засекречена. И болтать об этом – ни-ни.
Вот так вот. Беседа зашла в тупик. Катя негромко рассмеялась. По моему, словесная игра доставляла ей определенное удовольствие. Я молчал, не зная, куда двигаться дальше. Потом закрыл глаза и шагнул наобум.
– Мне известно достаточно о характере вашей деятельности.
Катя грустно вздохнула, села.
– Если бы ты знал, как мне все это надоело. Эта работа… Иногда такие чудовищные вещи делать приходится.
– Как, например, с Поповым?
Катя криво усмехнулась, спрашивать, кто такой Попов, не стала, а вместо этого внезапно предложила:
– Давай уедем? Куда-нибудь к черту на кулички, подальше от всего этого. Денег у меня полно, на всю жизнь хватит. Уедем, а?
Особой надежды в ее голосе не чувствовалось.
– Интересно, – я уже не в силах был остановиться. – Вам так хорошо государство платит? Или другие заказчики на затраты не скупятся? Интересно, во сколько обходится деловому человеку… гм… «продукт» вашей деятельности?
В Катиных глазах мелькнули уже знакомые мне огоньки, а на губах заиграла хищная улыбка.
Кажется, несколько увлекшись, я только что подписал свой собственный приговор. За что боролись, как говорится, на то и напоролись. Н-да, накладочка вышла. Маленькое, но крайне досадное недоразумение. Мы молча смотрели друг на друга. Говорить было не обязательно. Зачем воздух зря сотрясать? Все понятно и без слов.
– Выпьем еще кофе? – попросил я. Разве приговоренному не положено последнее желание?
