– И мы поедем за город, на дачу, да?
– Да, мы поедем на дачу, – пробормотал я, прижимая Катю к себе еще крепче. – А зачем на дачу?
Спросил я не потому, что мне было интересно услышать ответ. Просто хотелось, чтобы Катин чудесный голос звучал снова и снова.
– Там красиво и тихо. И нам никто не будет мешать.
Нам и так никто не может помешать, хотел сказать я, но промолчал. Я был счастлив.
Катя легонько потерлась виском о мой подбородок, деликатно высвободилась, улыбнулась:
– Я пойду? Тебе ведь работать надо.
Действительно, меня ждала работа.
– Хорошо, – сказал я. – То есть плохо, конечно, что уходишь. Но мы ведь скоро увидимся?
– Конечно, – она рассмеялась своим чудесным жемчужным смехом. – У ворот в начале третьего.
Катя прикоснулась теплой ладонью к моей щеке и ушла.
Не знаю, сколько я так простоял, глядя ей вслед, когда услышал удивленный возглас:
– Долог же путь в терапию!
Я обернулся, рассеянно сказал:
– А, Крутиков, здорово, тезка.
Колобок рассмеялся.
– Давно не виделись, – он обошел меня вокруг, поинтересовался: – Ты что, с духами тут общаешься?
Я почувствовал, как губы сами собой растягиваются в идиотскую улыбку.
– Катя приходила.
– Где? Куда? – заволновался Колобок.
– Сюда. Только что. А может, не только что, а немного раньше.
– Ты уверен? Я имею в виду, тебе не показалось?
Было очень смешно смотреть сверху вниз на его обеспокоенную физиономию. Поэтому я даже не обиделся, хотя посчитал нужным спросить:
– Я что, по-твоему, похож на сумасшедшего?
– Честно говоря, сейчас – даже очень, – признался Колобок. – Пойдем чаю выпьем.
– Не могу, мне надо работать, – сказал я машинально.
– Да какой из тебя сейчас работник, – Колобок вздохнул. – Прав был Чехов.
– Это насчет чего же? – заинтересовался я.
Тезка пренебрежительно дернул плечами.
– Да так. Валенок ты, Ладыгин.
– Кто?! Я?!
Спешащая куда-то сестричка удивленно оглянулась. Я понизил голос и процедил:
– Как говорит твой приятель Чехов, за базаром следи, а то ведь я нервный.
– Ну вот это другое дело! – Колобок облегченно рассмеялся. – А теперь пойдем чай пить?
Чай мы попили, но только после того, как я убедился, что мои пациенты чувствуют себя ничуть не хуже, чем полчаса назад.
Моя эйфория по поводу Катиного визита прошла окончательно, уступив место безрадостным размышлениям и профилактическому самобичеванию.
– Она меня на дачу пригласила, – поделился я. – Как думаешь, не на профессорскую?
– Не исключаю такой возможности. Эх, с Чеховым бы неплохо посоветоваться.
– Да где его искать? Он сейчас небось в аэропорту торчит, любимую женушку дожидается.
– И что? Хочешь сказать, в аэропорту мобильные телефоны не работают?
– А черт их знает, вроде должны. У меня телефон стационарный, я его с собой таскать не пробовал.
Номер мобильного телефона, временно переданный в пользование полковника каким-то старым школьным приятелем, он нам, разумеется, сообщил и даже собственноручно записал на блокнотном листе, правда одном на двоих. Вот только по номеру, который мы набирали через каждые десять-пятнадцать минут, никто не отвечал.
Так как листок с номером, к несчастью, Чехов вручил мне, Колобок высказал предположение, что я как человек, известный своим пренебрежительным отношением к подобным мелочам, вполне мог вместо записки с телефоном Чехова выудить из кармана какую-нибудь другую. Я поворчал, что только Чехов мог написать номер и не указать при этом, кому он принадлежит, а лично я такой дурной привычки не имею. Но все равно добросовестно перерыл все карманы, потряс, а затем и перелистал записную книжку. Листочков со всевозможными телефонными номерами и даже адресами обнаружилось при этом великое множество, но действительно ни одного безымянного. Я, естественно, в долгу не остался и предложил на всякий случай вывернуть также карманы Крутикова. Наконец мы решили прекратить бессмысленные поиски, а остановиться на том, что листок с безымянным телефонным номером и есть тот, который записал Чехов.
Телефон в квартире Чехова тоже упорно молчал.
– Может, рейс задержали? – уныло предположил я. – Хотя мы и не знаем точно, во сколько он…
– Рано или поздно появится, – убежденно сказал Колобок. – Не в гостиницу же он жену повезет.
До чего полковник договорился со своим школьным приятелем – черт его знает. Думать о том, что что-то у него пошло не так, очень не хотелось. Поэтому еще некоторое время мы усиленно муссировали самые нелепые, но безобидные, с нашей точки зрения, причины молчания обоих телефонов Чехова.
Наконец Колобок решительно заявил, что нет смысла воду в ступе толочь, и потопал радоваться успехам Колесова. Обратно он примчался без десяти два.
– Ну что?
Я покачал головой.
– Не дозвонился.
– Я тоже, – вздохнул Колобок. – Как бы не напортить чего этим «компетентным». Может, тебе здесь пока побыть? Позвонишь охранникам, попросишь передать Кате, что немного задержишься, покрутишься в клинике. А я сгоняю домой, дождусь Чехова.
– А если Чехов заявится не скоро, а Катя к тому времени уедет?
– Ну и черт с ней, пусть себе едет. Позвонишь, как раньше договорились, извинишься.
– Нет, неудобно как-то. И что, если она, чего доброго, сама сюда придет?
Колобок, ни мгновения не колеблясь, проронил:
– Тогда нам лучше попрощаться сейчас.
– Иди ты! – возмутился я.
– Да я-то пойду. А вот ты что делать будешь?
– На дачу поеду. По-моему, такую возможность упускать нельзя. Нам нужны доказательства? Нужны. Вот я их и добуду, может быть, Тарасова там найду или еще чего поинтереснее.
– Я бы, на твоем месте, этого не делал. Испортить все можешь. Или с приятелем своим в соседней палате оказаться – это в лучшем случае, если мы тебя потом найдем.
Я неожиданно взорвался, очевидно, сказалось напряжение последних дней.
– Легко вам рассуждать – преступники, доказательства… А я не могу так больше! Понимаешь ты это или нет? Я просто хочу все выяснить, сам для себя выяснить, понимаешь? А если со мной на этой даче чертовой что случится – вот вам и недостающие доказательства будут. По крайней мере, узнаете, где профессорская дача находится. Но я так больше не могу! Понимаешь?
Колобок ошарашенно помолчал, потом пробормотал:
