И тут сзади он услышал русские народные слова, шум, испуганный крик Бабы Вари и топот копыт. И еще какой-то металлический лязг.
Кто-то заорал:
- Мужики, шухарись!
Начавшие подъем тяжеленной конструкции солдаты дрогнули. Все ждали команды от Батракова, не решаясь самостоятельно бросить ствол. А он стоял в тени. Его не было видно. По нелепой случайности дед Женя попал в затемненный участок. Он почти разогнул руки, когда раздались крики. Одними губами он закричал:
- Бросай!
Дед таращил глаза, стараясь увидеть всех сразу и одновременно сообразить, что же происходит. Стоя спиной к происходящему, о сути дела он мог только догадываться. Топот копыт приближался. Наконец команда вырвалась из его горла. Тут конь врезался в него, и деда отбросило в сторону. Пролетая над землей, он слышал крики, потом какой-то треск. Приземлился он лицом во что-то мягкое, теплое и ужасно вонючее.
Вытирая с лица наследство Резвого, сержант поднялся и подошел к стоящим кружком сослуживцам.
Столб рухнул прямо на хребет лошади. Конь умер почти мгновенно. И сейчас животное лежало под столбом. По счастливой случайности оно никого больше не придавило.
- Живой! - Лейтенант не скрывал своей радости, подбегая к Батракову.
- Нормально, - дед Женя старался побыстрее отлепить от лица конечный продукт конского пищеварения.
- Молодец. Все целы! - все еще тревожился Мудрецкий.
Показался новый дежурный по парку, чью фамилию лейтенант до сих пор не знал.
- Химики, вы охренели! - начал он в том же духе, что и Парижанский, горлопаня в темноту. - Когда вас всех комбат задолбит до смерти, у нас в части настанет покой и благодать.
- Все нормально! - крикнул в ответ Мудрецкий.
- Ладно трандеть! Кониной не забудь угостить. Юмористы, блин.
Дежурный исчез. Стало тихо-тихо. Никто не шевелился. Все стояли вокруг мертвой лошади, повесив головы. Только Баба Варя начал ходить кругами вокруг придавленной скотины.
Фрол заметил в глазах самого маленького во взводе бойца нездоровый, животный такой блеск.
- Надо столб с него убрать, и это… ну, это… нож есть у кого-нибудь? Он еще теплый пока.
Батраков также не был равнодушен.
- Это ж гора мяса, мужики.
- Есть конину? - наморщился Агапов. - Лучше уж кильку.
Лейтенант схватился за голову. Кого он теперь приведет обратно в конюшню утром? Не желая больше ничего видеть, Мудрецкий пошел в караулку. У дежурного по парку нашлось очень кстати полфляжки чистого спирта.
- За что пьем? - спросил дежурный.
- За мою поездку на войну.
Чокнулись жестяными кружками. После этого Мудрецкий плавно отъехал на широком топчане под треск дровишек в «буржуйке». Таких отвратительных суток в его жизни еще не было.
Отсутствия лейтенанта никто не заметил. Солдаты, те, кто и представления не имел, что же теперь делать с невольно забитой скотиной, стояли и смотрели на Батракова и Бабочкина, кружившихся вокруг груды свежего мясца.
- Конь не молодой, - деловито рассуждал Бабочкин, переспрашивая следом, нет ли у кого ножа.
По мановению пальца Агапова Заморин метнулся к караульным второй роты и принес большой складной нож.
Простаков только нос наморщил.
- Разве этим разделывают, - поделился он с Фролом.
Мертвую животину таких размеров Валетову видеть по жизни не приходилось. Кошечки там, собачки - понятное дело, но чтоб целый конь… Дохлые лошади на городских улицах в Чебоксарах, к счастью, не валялись.
- Чего? - Фрол поднял широко открытые глаза на гулливера.
- Нож, говорю, фиговый.
Малюсенький Бабочкин взял нож, раскрыл его и, подойдя к лошади, наклонился над шеей и одним точным и резким движением вскрыл яремную вену. Кровь брызнула и потекла, быстро впитываясь в перепаханную почву.
Почти все отпрянули. Батраков кивнул.
- Вот и все.
Агапов хватанул ртом воздух. И этого человечка он запрягал мыть полы, доставать сигареты и носить мясо из столовой! Выходит, ходил по краю пропасти. Какой удар, а! Кто бы мог подумать?
Простаков скрестил руки на груди.
- Этим ножом будут возиться до утра. Топор надо, пилу по металлу.
Валетов отвернулся.
- Живодеры, - вырвалось у него.
- Пойду помогу мужикам.
- Ты не устал? - бросил вслед Фрол.
- Я больше хочу есть, чем спать. Надо пользоваться случаем. Сегодня все напоремся. Найди топор где-нибудь.
Батраков скомандовал. Бойцы начали сдвигать столб с лошади.
Резинкин морщился, поднимая столб, но не потому, что ему было тяжело. Просто неприятно стоять рядом с тушей, из которой, похоже, да не похоже, а точно, все еще течет кровь. Фу!
- Те, кто не может смотреть на разделку, ставят столб-убийцу на место! - громко распорядился Агапов и сам возглавил установку, стараясь не смотреть в сторону, туда, где четверо солдат - Простаков, Батраков, Кикимор и Бабочкин - привязывали лошадь веревкой к грузовику.
Тушу машиной отволокли подальше от дороги к палисадничку. Так, чтоб не у ворот в парк разделку вести. Багору с Замором поручили копать яму немедленно. Отходов будет много, и их надо закопать по-тихому. Резинкин занялся костром.
Фрол, как и просил Простаков, родил топор, который пришлось затачивать о бордюрный камень.
Предчувствуя вкус жрачки, народ стал шевелить мослами активнее. Конина - тоже мясо. А мясо - всегда мясо, когда кусками нарезано и лучше сразу же и зажарено.
- Вот освежевывали мы с братом двух телят и двух коров, - Простаков взмахнул пожарным топором, отделяя голову от туловища, - этой зимой дело было, через несколько дней уж повестка пришла…
- А чего и тех и других по два было? Падеж? - тут же перебил Батраков, распарывая конское брюхо и пыхтя с натуги.
- Волки к дядьке моему родному в гости зашли.
Фрола передернуло. Волки, брр.
Махая топором в свете автомобильных фар, Простаков продолжал, остальные слушали. Им ничего не оставалось. Никто не мог говорить без одышки за работой, только Алексей.
- В дом жена дядькина вбегает и начинает трясти за плечо спящего Савелия. Тот проснулся и смотрит на Варвару. Не поймет ничего и давай на нее с бодуна орать: «Ты чего?!» А она ему: «Волки, Савушка».
Дядька сел на кровати. Дурь из башки выгнал да за автомат и прямиком в хлев. На дворе темень. Весна была на подходе, в лесу жрать нечего - вот они и сатанеют. Им такого жеребца разодрать ничего не стоит. Стая голов в двадцать отпирует на нем славно.
- Мы сегодня тоже оттянемся, - улыбался Бабочкин.
