Фрол сидел и утирал сопли, текущие не от боли, а от стыда. Наконец он вспомнил, что находится в многоязыком и разношерстном коллективе, встал, прихрамывая, оглядел отплевывающихся и пыхтящих солдат и, собрав всю мощь, которая была заложена в его неказистом теле, воскликнул:
– Фак!!!
Все обернулись на этот интернациональный возглас, и первыми зааплодировали англичане, которых поддержали все остальные. Поклонившись на все четыре стороны, Валетов вновь опустился на травку и стал смотреть с пригорка вдаль, на ту самую дорогу, по которой его тащили последнюю пару километров разведчики.
* * *
На следующий день конкурс по строевой подготовке без проблем взяли русские. На втором месте оказались немцы, на третьем – французы, а на четвертом – хорошо бегающие англичане. Успех от проведенного мероприятия старший лейтенант Бекетов напрямую увязывал с отсутствием в команде хромого Валетова. Нога у него быстро шла на поправку, но стоит ли об этом знать друзьям-соперникам?
Опять же Стойлохряков остался доволен. Прихватив с собой Тода, они на пару засели в местном кабаке и сидели там до четырех часов вечера, пока по сотовому, выданному комбату для поддержания связи со штабом округа, не сообщили пренеприятнейшее известие, а именно то, что к ним снова едет генерал Лычко.
Какого хрена ему тут снова потребовалось, пьяный Стойлохряков в толк взять не мог. Тода он понимал уже без переводчика, в основном за счет жестов, да еще жена пару слов подсказала. Кроме «йес», «ноу» и «фак», теперь Стойлохряков знал «дринк», «пись-пись» и «вери гуд». Получив сообщение о скором визите генерала, Петр Валерьевич завязал... на ближайшие четыре часа и к восьми вечера был в состоянии не только слушать, но и произносить складные предложения.
Как выяснилось со слов генерала, в район деревни Дубровки, до которой совсем недавно бегали солдатики, высадился большой десант гринписовцев и каких-то посланников от ОБСЕ. Развернули плакаты и по-русски и по-английски орут, что никаких учений проводить здесь нельзя, так как территория экологически чистая, а военные все засрут и загадят.
Не в кон такие вопли были хотя бы потому, что на следующий день должны были пройти учения, на которых людей бы гоняли уже в противогазах. Соответственно, не так далеко от деревни планировалось задымление, а это только подольет масла в огонь. Командование решило, что задымление состояться должно, а вот воплей гринписовцев никто слышать не должен. В противном случае натовцы будут во всех газетах по Европе печатать, что русские не могут провести столь примитивное мероприятие.
– Похоже, они сами нам этих козлов и подослали, – поделился мнением с генералом Стойлохряков, выпивая уже четвертую чашку чаю подряд и стремясь побыстрее отписаться и вымыть из организма алкоголь.
Генерал, поглаживая свой собственный животик, который, по сравнению с бурдюком Стойлохрякова, был незначительным прыщом, посоветовал подполковнику поменьше думать о политике и побыстрее решить конкретную проблему с затыканием ртов.
– Ну что, мне их всех под дула автоматов поставить, посадить в вагон и увезти в Сибирь? – размышлял вслух комбат. Только этого ему еще не хватало. С него хватает Тода. Его надо поить и кормить, иначе он в решающий момент задумает подгадить и поставить русских на последнее место, что, кстати, он сто пудов должен сделать по заданию тамошнего Пентагона. Ну не может НАТО русским проиграть. Даже в учениях, даже в небольших, даже в российской глуши, и уж тем более под командованием американца, который одновременно выступает и в роли судьи. Несмотря на то что его соплеменники участия в соревнованиях не принимают, вряд ли он будет глушить тех же англичан, которые, по сути, являются почти каким-то ихним штатом.
Побазарив с полчаса, Лычко укатил, оставив пьяного Стойлохрякова ковыряться в свалившейся на его голову проблеме. Выцепив из офицерского общежития Мудрецкого, комбат посоветовал ему по-быстренькому собраться, подпоясаться и вместе с ним поехать на поляну, где сейчас отдыхали бойцы со всей Европы.
По дороге Мудрецкий выслушал своего командира и, не зная еще, с какого бока подойти к проблеме, понял только одну-единственную вещь, что комбата кто-то трахнул наверху, а теперь он стремится перетрахать все собственное окружение для того, чтобы в конце концов проблема была решена.
Дернув Простакова и Резинкина, лейтенант сообщил им, что они сейчас вместе с комбатом падают в машину и направляются в разведку к деревне Дубровке. Валетов выказал большое желание надоедать путешественникам собственным видом и не был ликвидирован как класс Стойлохряковым лишь по той простой причине, что комбат был занят размышлениями о свалившейся на него задаче.
* * *
Флажок Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе и символы «Гринпис» развевались в свете костров. Любители чистого воздуха, а на самом деле явно выполняющие чей-то спецзаказ молодые люди, осветили кострами небольшое пространство рядом с деревней.
Стойлохряков с удовлетворением отметил, что в саму деревню они если и входили, то днем, а так стояли на отшибе большим табором. Из палаточного поселения доносились крики, песни и смех. Большое количество плакатов было свалено в кучу рядом с одним из костров, и, похоже, завтра вся эта толпень встанет и будет горланить во время учений всякую гадость. Одновременно наверняка понаедут журналисты – конфуза не избежать.
Сидя в своей машине, комбат поглядел на лейтенанта. Тот тупо ждал указаний, стараясь не выдвигать инициатив. Время, проведенное в армии, научило бывшего выскочку держать язык за зубами и больно много не умничать, пытаясь опередить не слишком-то быстрое сознание командира. Ну нечего мужика торопить – как чего-нибудь сообразит, так скажет.
Резинкин прервал размышления комбата фразой:
– Смотрите, девки!
Стойлохряков рассмеялся:
– Что, Резинкин, еще яйца на баранке не оставил?
– Никак нет, товарищ подполковник. Удается избегать травм на службе.
– Твои соображения, лейтенант.
У Мудрецкого мыслей было пруд пруди.
– Ну, первым делом надо вон с теми разобраться.
Повинуясь приказу своего командира, партизан Резинкин нес в одной руке палку, обмотанную тряпкой, которая была пропитана бензином, а в другой – зажигалку. Подкравшись в темноте к костерку, у которого сидели человек пятнадцать народу и пели какую-то романтическую песню на английском языке типа баллады, Резинкин чиркнул зажигалкой, подпалил факел и бросил его на кучу плакатов. Народ незамедлительно повскакивал и начал кричать, пытаясь разглядеть в темноте диверсанта.
Трое бросились на шорох к отступавшему солдату и с радостным улюлюканьем и криками, перемежая все это английской руганью, бежали за Резинкиным. Неожиданно из-под земли выросла пара крепких рук, которые столкнули головы первых двух бегущих, а третьему попало с ноги в рыло, оставляя фрагмент сорок шестого размера на лбу. Трое со стоном повалились на землю, а Простаков, прикрыв Резину, стал отступать дальше к «Ауди».
