Черский признал Карташа, кивнул, показал указательным
пальцем направление, после чего отогнул два пальца, сжав остальные в кулак. И
изобразил рукой вкручивание. Ясно. Двое засели за тем огромным холмом из
болтов. Карташ кивнул: понял вас. Тогда Данил ткнул себя в грудь большим
пальцем и изобразил ладонью обводящее движение справа. Показал на Карташа,
показал обводящее движение слева. Ага: я захожу справа, ты слева. Черский
махнул рукой. Вперед.
Они двинулись параллельными курсами, держа друг друга в поле
зрения. Тухло воняло пороховой гарью, поднятая взрывами пыль оседала медленно,
подолгу зависая в напрочь лишенном ветра воздухе. Ага, вот и тот курган из
болтов...
Человек возник перед Карташем из ниоткуда. Не было – и вот
он, выскользнул из-за уложенных штабелями рельсовых коротышей. Но, похоже, и
человек не искал Карташа, а тоже, что называется, напоролся. Впрочем, это
обстоятельство никак не меняло смысла противостояния, смысл оставался прежним –
кто быстрее выстрелит.
(«Где-то я видел эту рожу, – даже успела проскочить
мысль на периферии сознания. – В Нижнекарске, что ли...») Выстрелили
одновременно. Две автоматные очереди слились в одну.
Карташ ощутил тычок в бок, что-то мощно садануло в ногу,
нога подогнулась, и Алексей упал. «Ну вот и звиздец», – пронеслось в
голове.
Все же Карташ перевернулся с бока на спину, высвободил
из-под себя АКС – может, все же успеет вдавить спуск, когда увидит над собой
противника и автоматное дуло... И не увидел ни того, ни другого.
Приподнявшись, Алексей обнаружил, что его противник лежит
поблизости с разбросанными в стороны руками, с пробитым черепом, из которого
толчками выплескивается на щебень кровь. «Это не я, – понял Карташ. –
Я не успевал. Это Данил».
Алексей попробовал подняться на ноги. Не получилось. Раненая
нога не держала.
– Л-ладно, – прошептал Карташ, вставил новый
«магазин» и пополз.
Данила там, где он последний раз находился, видно не было,
стало быть, проследовал прежним курсом, и теперь ему придется брать на себя
двоих. Но и Алексей не собирался лежать в ауте, эдакой выброшенной на берег
рыбой, закатывать глаза и стонать – «Санитара!» Пока еще есть силенки двигаться,
он будет двигаться.
А потом он увидел Таксиста.
Гриневский несся, умудряясь замысловато петлять и не
сбавлять при этом скорости, к человеку, который отступал в сторону туннеля и
отстреливался. По фигуре и пластике Карташ издали признал в том человеке
Зубкова.
Выходит, олигарх тоже полез в метро. За каким лядом,
спрашивается?! Ему-то самому-зачем? Неужели окончательно крыша съехала? Или
приспичило непременно самолично, и никак иначе, прикончить Фрола?
А на Гриневском был бронежилет, трофейный, ясное дело, но
вот оружия в его руках Карташ не разглядел...
Й-о-о! Запредельной остроты боль пронзила раненую ногу,
заставила выгнуться дугой позвоночник, разорвалась в глазах, на миг ослепив.
Когда спустя секунду-другую отпустило и Карташ пришел в
себя, снова смог смотреть в ту сторону, где был Гриневский, то он увидел, как
Таксист, сократив расстояние между собой и Зубковым метров до пяти-семи, с
размаху бросает в спину олигарху короткий обрезок рельса, тут же падает на
щебень и перекатывается под защиту каких-то труб и швеллеров. Зубков сумел
вовремя обернуться, сумел среагировать, отпрыгнуть – ну, боксер все же! не
сумел разве что удержаться на ногах. Алюминиевый королек повалился на
деревянный настил, выпустив из рук автомат. В этот момент Таксист вскинул себя
с пола и бросился к Зубкову.
Алексей пополз. С такой дистанции, да еще с одной
действующей рукой, в которой автомат, он ничем Гриневскому помочь не мог. Надо
подобраться поближе.
На несколько секунд Карташ выпустил из виду тот участок, а
когда снова взглянул, то увидел Гриневского и Зубкова, которые вцепились друг в
друга и катались по деревянному настилу. С настила они, впрочем, почти сразу же
скатились на щебень.
Нечего было даже и пытаться выстрелить, стрелять можно будет
только подобравшись вплотную, поэтому Карташ полз и полз вперед, не обращая
внимания на то, что одна нога онемела, что раненая рука почти не слушается, что
ноет задетый пулей бок, а позади него остается на щебне темный от крови след.
Карташ надеялся успеть.
И не успел.
Он видел, как все случилось. Когда спарка Зубков –
Гриневский оказалась поблизости от куска рельса, которым Таксист сбил олигарха
с ног, Гриня отпустил Зубкова, схватил рельсину... А рука Зуба метнулась к
поясу. И первый удар рельсовым обрубком совпал с первым выстрелом.
Зрелище было жуткое. Таксист как заведенный опускал и
опускал на голову Зубкова кусок рельса длиной сантиметров тридцать, превращая
голову в кровавое месиво, а Зубков, уже ничего не видя перед собой, жал курок
пистолета, и пули летели куца попало – в Гриневского, мимо, в бронежилет, в
руку, в голову.
Зубков жал курок до пустых щелчков.
Вместе с одним из своих ударов Гриневский повалился на
Зубкова, и больше уже не поднимался.
Но Карташ упорно полз в ту сторону – теперь уже для того,
чтобы помочь Таксисту, если тот еще жив. Алексей и не заметил, как потерял
сознание...
– Да живее там, в бога душу мать! – услышал он,
очнувшись. Это был голос Данила Черского. – Не хрен искать носилки, вон,
видишь кусок брезента, тащи сюда!
– Данил Петрович, – раздался незнакомый
голос, – может, все-таки эвакуировать это собрание от греха подальше?
«Наверное, подоспела подмога, о которой Черский
упоминал», – вяло подумал Карташ.
– Теперь тем более не надо, – сказал Данил. –
Нехай заседают. Все, больше диверсантов не будет. А я, как ты знаешь, ошибаюсь
редко.
– Почему этот парень не стрелял? – услышал Карташ
голос Чики. – Я видел... Он успевал поднять автомат Зуба, но даже не
попытался... Он бы остался жив.
– Потому что ему надо было свернуть шею врагу своими
руками. Почувствовать, как из врага уходит жизнь, такая же, как и та, которую
Зубков отнял у его жены, – ответил Данил. Что ж, пожалуй, Карташ мог бы
сказать то же самое.
– А ты знаешь, вероятно, для него это и к
лучшему, – после долгой паузы, сказал Черский. – Иначе казнил бы себя
всю оставшуюся жизнь, что жена погибла из-за него.
Карташ хотел возразить, но у него не было сил. Не было у
него сил даже на то, чтобы приподнять веки. Силы покидали его стремительно,
испарялись, как воды в пустыне. В той пустыне, что они совсем недавно
пересекали с Машей и Гриневским...
Эпилог
Тридцатое сентября 200* года, 13.38.
Он открыл глаза. И увидел над собой белый потолок, а на нем
– вытянутый в узкий параллелепипед контур окна.
Карташ повернул голову. Ага, вот оно, окно. Занавески
раздвинуты, на подоконнике цветочки в горшках, кем-то забытая ручка. За окном
же, на фоне по-осеннему высокого, холодно-голубого неба покачивались под ветром
деревья, уже наполовину желтые. Какая-то птица качалась вместе с веткой, вцепившись
в нее всеми когтями.
