— Хорошо, — сказала она. — По крайней мере, еще час назад я так думала. А как ты?
— Жив, как видишь, — усмехнувшись, ответил он, — то есть как слышишь. Это само по себе внушает некоторые основания для оптимизма. Знаешь, недавно Илюха пришел домой пьяный... Ну буквально как последняя свинья с самой захудалой свинофермы, а я.., я тогда ночевал в его квартире.., вот. И я говорю: что же это ты, урод, пятый день подряд приходишь из своего модельного агентства на четвереньках?
И знаешь, что ответил мне этот молокосос? Так вот, он состроил на лице оскорбленную добродетельную мину и изрек: «Знаешь что.., у меня нет никаких объективных причин быть трезвым». Здорово, да?
— Ты пьян?
— Да ты что.., уважающий себя человек с бутылки коньяка пьяным не будет, — напыщенно заявил он.
— Знаешь, Володя, а ты совсем не изменился, — тихо произнесла Аня.
— Прости, Анечка. Что ты мне хотела сказать? — Он помолчал, слыша в трубке только ее глубокое дыхание, а потом медленно добавил:
— Тебе нужна моя помощь? Ну.., говори же.
— Ты всегда понимал меня с полуслова, — сумрачно произнесла она. — Надеюсь, ты не обиделся на меня, что я вспомнила о тебе в самый трудный момент в моей жизни... К тому же дело идет о жизни и смерти твоего друга.
— Моего друга? — переспросил Влад. — Неужели ты веришь, что у меня еще остались друзья? О ком ты говоришь?
— Об Афанасии... — медленно выговорила Аня, — Афанасии Фокине. Сейчас он начальник секьюрити моего мужа. Сегодня ночью убиты трое его подчиненных, а он сам пропал без вести.
Свиридов почувствовал, как гулкий озноб отдался тупой дрожью во всем теле, а блаженная пелена сладко-туманного хмеля начала расползаться и таять перед глазами.
— Как же это? — пробормотал он.
— А Сергей, мой муж.., его только что отвезли в больницу. Кто-то стрелял в наше окно и разбил зеркало... Его осколки поранили Сергея...
И меня тоже, но меня не так серьезно, как его.
Только поцарапало.
— Ты хочешь, чтобы я приехал?
— Да.., зачем иначе звонить далеко за полночь?
— В самом деле, — горько усмехнулся он, — зачем?
Она поняла, что сказала двусмысленную и непозволительно жестокую глупость.
— Прости, я не так выразилась... Конечно, у тебя могут быть дела, и тогда...
— Какие еще дела, — перебил Свиридов, — о чем ты говоришь? — Вздохнув, он оторвал трубку от уха, еще раз взглянул в зеркало, а потом решительно произнес:
— Хорошо, я прилечу первым же рейсом в Москву.
— Я... — начала было Аня, судорожно вздохнув, и замолчала.
— Я прилечу, — повторил он, — скажи только, где мы встретимся.
* * *
Ранним утром того же дня Владимир Свиридов вылетел в Москву.
Правда, он до сих пор еще не мог понять, зачем он это делает и почему так легко согласился на просьбу Ани приехать. Она не сообщила ему ни того, что она от него хочет, ни условий его пребывания или даже работы в столице. Ничего.
Только голые эмоции, связанные с терактом в офисе ее мужа и исчезновением Фокина.
Ну и Афанасий... Владимир никогда не замечал за ним такого качества, как скрытность, но тут эта черта характера проявилась в полной мере.
Свиридову даже в голову не могло прийти, что Фокин нанят не кем иным, как мужем Ани или даже ею самой.
А между тем Фокин и пальцем не пошевельнул, чтобы довести это примечательное обстоятельство до сведения Владимира.
А Аня.., вероятно, ей в самом деле сейчас приходится несладко, если она позвонила ему среди ночи и попросила незамедлительно прилететь в Москву. Хотя весь год, истекший с момента их последней и не самой приятной встречи, даже не вспоминала о нем.
А теперь все снова кардинально поменялось, и Владимир не знал, за чем он едет в Москву — за новым всплеском излишней боли, которой так легко можно было бы избежать, за пулей в лоб или железом под ребра, как то, быть может, уже сталось с Фокиным, или...
Вот это «или», эта нелепая и волнующая недоговоренность ситуации заставляли его время от времени чувствовать во всем теле предательскую мелкую дрожь — словно он неопытный мальчик, идущий на первое свидание, а не испытанный боец экстра-класса, который летит в Москву выполнять то, что он умеет делать лучше всего.
Или эта дрожь была следствием ночных алкогольных бдений перед зеркалом?..
* * *
Он спустился по трапу самолета едва ли не самым последним и огляделся по сторонам.
Взлетная полоса, еще влажная от недавнего ночного дождичка, алела в лучах лениво восходящего сентябрьского солнца, и порой казалось, что прихотливые сполохи света, словно багрово-огненные змеи, расползаются по упругому, как туго натянутый платок, покрытию аэродрома.
— Н-да, — пробормотал Свиридов, у которого почему-то начало двоиться в глазах, а потом перед мысленным взором выплыли и беспорядочно метнулись во все стороны ярко-желтые пятна. В ушах уже давно билось и пульсировало давящее гудение огромного органа, и Свиридов подумал, что во всем этом чрезвычайно мало забавного и что ему не мешало бы для начала оклематься, прежде чем, так сказать, входить в течение московской жизни.
Он сошел с трапа и успел сделать по земле лишь три шага, как услышал:
— Владимир Антонович?
Приятный звучный баритон вплыл в болезненное гудение гигантского органа весьма удачно, потому что Владимиру показалось, что он чувствует некоторое облегчение — словно в ушах раскупорило и прорвало шлюзы.
Он повернулся и увидел перед собой высокого элегантного мужчину лет тридцати пяти, в строгом черном костюме и при галстуке.
— Да, — ответил Володя Свиридов.
Интересно, промелькнула мысль, что сейчас подумал о его, Свиридова, внешнем виде этот респектабельный господин? Ведь Владимир, казалось, сделал все возможное, чтобы максимально ухудшить мнение о своей персоне: помятое бледно-желтое лицо, мешком, не по фигуре сидящий плащик, потертые джинсы, один ботинок расшнуровался и мешает при ходьбе, а у него нет ни сил, ни желания наклониться и привести обувь в порядок.
Хотя одним завязанным шнурком тут не помочь... Ведь недаром существует пословица: встречают по одежке, провожают по уму.
Хотя и ума после эксцентрических алкогольных излишеств осталось не так уж и много.
Элегантный господин зацепил Свиридова коротким, критически оценивающим взглядом, уголок его рта чуть дрогнул и скривился, и, сделав шаг вперед, он произнес:
— Мне поручено встретить вас в аэропорту.
— А кто поручил, если не секрет? — с хрипотцой в голосе осведомился Свиридов.
