Влад открыл мощную входную дверь и шагнул на улицу. За ним последовала Света.
— Ну, теперь куда?
Она взглянула на него полными слез глазами и взяла за руку. Влад покачал головой и произнес:
— Ну.., скажи, что ты хочешь. Я же вижу, что у тебя на губах стынут слова.
— Какой ты.., слышишь слова прежде, чем они вылетят наружу, и видишь вспышку выстрела раньше, чем нажат курок. Кто же ты такой?
— Это неважно, и мы сейчас говорим не об этом.
— Конечно. — Она кивнула. — Пойдем от этого дома.
— Да я и так, в общем-то, собирался, — пробормотал он.
Она взглянула на его бледное в свете придорожных фонарей лицо и проговорила так, словно, не попробовав ногой воды, безоглядно бросилась в черную гладь омута:
— Я знаю, кто убил Лунькова.
Это прозвучало неожиданно просто, буднично, словно каждый день убивали Луньковых, и Светлана каждый день становилась свидетельницей этого.
Но еще будничнее прозвучал сухой выстрел. Света вздрогнула и начала медленно наклоняться вперед, не выпуская его руки и все более повисая на ней.
— Господи!
Он легко подхватил Свету и одним прыжком преодолел расстояние, разделяющее их и угол пятиэтажного дома, мимо которого они проходили в момент выстрела.
— Не дергай меня! — задыхаясь, выговорила она. — Мне больно.
Влад посмотрел на ее залившееся гибельной бледностью лицо и скороговоркой пробормотал:
— Потерпи, Светочка.., тут рядом моя машина.., у меня там есть сильнодействующие лекарства. Будь хорошей девочкой.., ты знаешь, умирать очень вредно для здоровья.
Она слабо улыбнулась его умоляющим словам и покачала головой:
— Нет.., это хорошо, что он меня застрелил. Вот ты говоришь.., побудь хорошей девочкой… Глупости.., как это можно, если я убила твоего друга.., про которого ты сегодня спрашивал у Страдзе.
— Лунькова? — едва выговорил Влад. — Так это ты убила его? Это ты была той женщиной, которая…
— Да, да! — горячо и прерывисто дыша, перебила она его. — А что я могла? Он сказал мне, что я должна, иначе.., иначе конец.
Оказывается, я отсрочила его ненадолго… купила себе четыре дня жизни. Ну вот и все, Володя.
— Нет, послушай, — быстро заговорил он, — глупо ставить на себе крест. Мы еще покувыркаемся!..
— В постели? — дополнила она его. — Нет.., ошибочка, Володенька. Опечаточка вышла. Да и вся моя жизнь — сплошная опечатка. А теперь уходи.., иди от меня, пока он не пришел и не убил и тебя!
— Но…
— Беги от меня! — истерически выкрикнула она. Выкрикнула, вложив все силы своего угасающего молодого существа. Потому что в следующий миг тело ее обмякло, голова выскользнула из его ладоней и откинулась назад, зарывшись затылком в холмик из облетевших листьев с высившегося над ними тополя. Вот и все.
Влад с минуту стоял над неподвижно распростершейся Светой, ошарашенный ее последними словами. Простое совпадение?
Или рука Всевышнего легла над ними?..
Словно это была Аня, а не Света. Аня? Глупо и неестественно было так думать, но в чем-то эти девушки показались ему похожими. И даже об опасности они предупреждали его одними и теми же словами.
Но что же дальше? Влад не мог оставить ее здесь, на улице, но другого варианта не было. Он понимал, что за любым углом его может ждать дуло снайпера и он бессилен перехватить его.., можно только бежать.
Так, как сказала Света: беги от меня. Она сама выбрала, как он должен поступить.
Он бежал дворами, прижимаясь к стенам, потому что прекрасно понимал, что никакой мрак не спасет его от прицела, снабженного прибором ночного видения.
В душе клокотало хриплое, остервенелое, животное бешенство, но он не мог дать ему выход. Потому что было ясно, что против него играет профессионал, быть может, ничем не уступающий ему самому. И любой его неверный шаг несет гибель.
…Пойти, выследить этого ублюдка и разнести ему башку! Посмотреть, каковы на вид эти поганые мозги, сумевшие додуматься до того, как выследить его, Владимира Свиридова, бывшего «музыканта» «Капеллы». Ведь совершенно ясно, что этот человек поджидал его здесь, он знал, что Влад придет именно сегодня.
Но как же он не почувствовал опасность? Как не подхватил ноздрями разлитый в воздухе запах ее? Неужели чутье дало сбой, ставший роковым для той девушки?
Ведь эта пуля могла быть направлена в него, Свиридова. Он должен был почувствовать.
Ведь у смерти такой устойчивый и терпкий аромат. Влад добрался до машины и, сорвав ее с места конвульсивным движением, помчался прочь от этого пропитанного смертью дома и от девушки, которая сказала: беги от меня.
* * *
Он вернулся на дачу в два часа ночи и, бросив машину на лужайке перед домом, пошел к соседям. Те уже переместились в дом и теперь горланили там.
Дверь соседской дачи не была заперта, и он беспрепятственно прошел внутрь.
— Ну что, Михаил, — сказал он под оторопелыми взглядами пьяной братии, — наливай, что ли. Ведь уговаривались, верно?
Глава 10
ДВА ВЗРЫВА
Правильно поется в известной песне «Как упоительны в России вечера». Только слово «упоительны» следует рассматривать как производное от глагола несовершенного вида «поить», и особенно — совершенного вида «упоить». А еще вернее вольная интерпретация этой цитаты — «как омерзительно в России по утрам».
Хорошо еще, что существует жизнеутверждающая поговорка, которую часто цитируют по «Русскому радио»: «Пиво по утрам не только вредно, но и полезно».
Влад совершенно согласился со всем вышереченным, поскольку ночью он набрался столь основательно; что еле добрел до своей дачи и тут же, закрыв дверь, повалился на диван; и уснул. Смутные воспоминания касательно того, что он там говорил и делал, вяло трепыхались в ватном мозгу, порой чувствительно ударяясь о внутренние стенки черепа и высекая искры боли.
Влад припомнил, как он пригрозил разошедшемуся Лелику такими карами, что бедняга забился на второй этаж и больше не вылезал оттуда, очевидно, забывшись тихим сном. Обещанный же Петя так и не появился, несмотря на то что Свиридов бодро выкликал его, расхаживая по даче с бутылью водки и отхлебывая из нее большими глотками.
Потом возникли гнусные домогательства на сексуальной почве, только кто кого домогался и чем это в результате окончилось, он не мог вспомнить.
Часы показывали только семь утра, но ему уже не хотелось спать. Он поднялся, хватаясь рукой за стены, и побрел на кухню, потому что абстинентный кризис, в просторечии именуемый похмельем, всегда вызывал у него жуткое чувство голода.
