– И что, это у вас покупают? – насмешливо спросил Фокин.
– Еще как! Отрывают с руками. Тем более что наша продукция снята высокопрофессионально. Сам подумай, Афанасий: ну кто снимает порнопродукцию у них на Западе? Бездарности, самоучки да озабоченные. О профессионализме говорить если и уместно, то только о профессионализме третьесортных исполнителей. Разве могут они мечтать о том подборе специалистов, которые работают у меня? Здесь три оператора, все прошли школу «Мосфильма», а один работал еще и на Одесской киностудии, много известных фильмов снимал. Гримеры, осветители, декораторы, костюмеры, реквизит – все на высшем уровне. Компьютерную графику и спецэффекты – да, и такое делаем! – отрабатывает специалист, в свое время два месяца стажировавшийся в Голливуде. В Голливуде! Я хорошо использую то, что наша киноотрасль находится в постинфарктном состоянии. Иначе у меня не было бы возможности держать таких классных специалистов, как не имеют такой возможности западные продюсеры индустрии развлечений. Уважающий себя специалист просто не станет работать в такой сфере. А у меня работают, потому что никакой «Мосфильм» столько им не заплатит. У меня они получают больше, чем могли бы получить, скажем, на съемках михалковского «Сибирского цирюльника». В актеры, и особенно в актрисы, я отбираю лучших молодых людей и девушек. Моя фирма – один из спонсоров, скажем, конкурса красоты «Хрустальная корона». Конечно, я не могу привлечь к сотрудничеству победительницу, но занявшую второе место с конца – очень даже запросто. Тем более что существуют методы воздействия на организм, при которых воля подавляется первородными инстинктами. Например, существует такой замечательный инстинкт, как половой. Некоторые называют его основным. Вот так, братец.
Фокин выслушал большую часть этого монолога «героя нашего времени» с совершеннейшим спокойствием, но при последних словах: «… существуют методы воздействия на организм, при которых воля подавляется первородными инстинктами…» он обеспокоенно зашевелился и, как только Никольский завершил свою речь, агрессивно спросил:
– Это какие еще методы воздействия? Что, колете девчонкам синтетическую наркоту, после которой можно делать с ними все, что угодно?
– Ну почему же только девчонкам… – широко улыбнулся Никольский. – Бывает, что и мальчишкам. Но мальчишкам немного другое. Стимуляторы. Знаете, работа тяжелая, грузчики в порту, вероятно, и то меньше энергии тратят.
Фокин посмотрел на него исподлобья тяжелым неподвижным взглядом, а потом вдруг рванулся, и никакой Маметкул и тем более рядовой охранник не уберег бы Никольского от этого молниеносного выпада бывшего офицера «Капеллы», не будь отец Велимир с похвальной предусмотрительностью прикован наручником к мощной трубе парового отопления.
– Ну, я еще до тебя доберусь, сука, – тяжело дыша, пробормотал Фокин и опустился на табурет, на котором прежде сидел.
– В вашем положении угрожать глупо, Афанасий Сергеевич, – проговорил Никольский, широко улыбаясь, – мы с вами по-доброму, и я не хотел бы, чтобы наше взаимовыгодное сотрудничество омрачилось актом агрессии.
– Гладко горбатого заправляешь, – буркнул отец Велимир. – И чего же тебе от меня надо… деятель индустрии развлечений?
– По-моему, я уже говорил, – пожал плечами Никольский. – В связи с юбилеем Пушкина мы делаем заказ на три его сюжета. Я хотел бы привлечь вас и вашего… гм… родственника к съемкам по одному из предложенных сюжетов.
– Чего? – воскликнул отец Велимир. – И деда привлечь? Да ты что, издеваешься, что ли, Сергей Иваныч? У него же поршень заклинило, наверно, еще во время хрущевской «оттепели»!
– Какой еще поршень? – нетерпеливо спросил из угла Маметкул.
– А такой… который самый главный в акте вашего творческого процесса, – скаламбурил Фокин. – Ладно… а что за сюжет?
– «Сказка о попе и работнике его Балде», – ответил Никольский.
Фокин некоторое время недоуменно смотрел на того, остолбенело отвалив челюсть, а потом захохотал и повалился с табуретки на пол, схватившись руками за живот.
Никольский пожал плечами и махнул двум охранникам: дескать, поднимите, чего он валяется?
– А что тут смешного? – спросил он, когда Фокин несколько успокоился и пришел в себя. – Вы что, не читали этой сказки Пушкина? Сегодня, тем более, у него день рождения. Я сам был удивлен, когда из Швеции поступил заказ именно на этот сюжет. На мой взгляд, многие в Европе не только не читали эту вещь, но и об авторе ее никогда не слышали. Так что мы некоторым образом выступаем в роли популяризаторов большой русской литературы.
– А в какой роли я буду выступать? – с трудом удерживаясь от смеха, спросил отец Велимир. – Надеюсь, не в роли попа?
– Нет, в роли работника. А роль попа мы поручим вашему деду Константину Макаровичу.
Фокин беззвучно разинул перекошенный смехом рот, словно еще не веря, что вся эта пародия на жизнь происходит на самом деле, а потом с трудом удержался от повторного падения с табурета на пол.
– И что, работник будет трахать чертей? – пробормотал он. – «С первого щелчка прыгнул поп до потолка… со второго щелчка лишился поп языка… с третьего щелчка вышибло ум у муда… у старика». А кстати, чем я буду по лбу щелкать деду-то? Пальцем? Сам говорил, Сергей Иваныч – специфика жанра…
– Это вовсе не так забавно, – холодно отчеканил Никольский. – Съемки начнутся сегодня вечером. А чтобы он не очень веселился, отведите его в келью номер три.
…Келья номер три мало чем отличалась от обычной тюремной камеры. Такие же голые серые стены, полумрак и деревянные полати в левом дальнем углу. Зарешеченное, узкое, как бойница, окно. Отец Велимир сделал четыре больших шага и оказался у противоположной стены.
– Хм… не так мало, – сказал он. – И потом… должен же я когда-то побывать в настоящей монастырской келье, все-таки уже два с половиной года как рукоположен в священнический сан. И келья не самая плохая, – он выглянул в окно и увидел зеленое море монастырских вишневых садов, – с видом на сад.
В этот момент его нога натолкнулась на что-то твердое, высовывающееся из-под рваной холстины прямо под узким вырезом окна. Отец Велимир машинально откинул полуистлевший холст и увидел белые кости скелета и череп, оскалившийся в счастливой белозубой усмешке.
Перед глазами отца Велимира тут же появился указатель при въезде в монастырские сады, на которые открывался такой замечательный вид из этой кельи. «Монастырский ад».
И вот теперь келья с видом на ад.
Капитан Григорьев оказался невысоким плотным человеком с широкой грудью атлета и мальчишеской стриженой головой. Выражение его лица сразу после того, как он увидел Инку, не замедлило перемениться с сосредоточенно-строгого на счастливое и глуповатое. Даже явление Свиридова народу не могло до конца рассеять эту ауру счастья, которой просияли крупные и правильные черты лица капитана ФСБ.
– Что-то случилось? – с порога спросил Григорьев. – Когда ты звонила, у тебя был такой голос… В чем дело?
