– Почему у меня такое имя? Нет, ты не подумай чего… насчет католической церкви. Просто у меня в свое время была такая любимая фраза… когда какой-нибудь олух начинал нести околесицу, я говорил: «А что это ты такое несешь, Красная Шапочка?» Красная шапочка, красная шапочка… А это символ кардинальского сана, вот один грамотей… покойный, – прибавил Адриан тоном Шефа из «Бриллиантовой руки», – он меня и прозвал Кардиналом. Смешно, правда?
Свиридов продолжал молчать, зато Бондарук хрюкнул от сдерживаемого смеха и прикрыл лицо рукой.
– В общем, так, Свиридов, – продолжал Панич, – выходи отсюда и следуй за Бондаруком, но помни, что я снабдил тебя вот этим ремнем, в который вмонтировано сто граммов пластита, и все это контролируется взрывателем, находящимся у меня в руке. Бомба направленного действия, не заденет и мухи, которая будет бегать по твоему брюху, а вот тебе придется несладко. Я думаю, никому не будет приятно соскребывать твои кишки с потолка и стен. Так что веди себя хорошо.
– Твоя фамилия Шевченко, – вдруг сказал Владимир, – почему тогда Панич?
– У меня много фамилий, – ответил Кардинал, легонько подталкивая Свиридова в спину, – Андрей Панин, Антон Шевченко и так далее. Панич – фамилия моего отца, Шевченко – его же фамилия по его матери, моей бабушке, а она была с Западной Украины. Но самое интересное – фамилия моей матери. Дудаева… Двоюродная племянница генерала. Так что, по большому счету, у меня нет ни настоящего имени, ни настоящего лица. А теперь поехали.
– Куда? – спросил Свиридов.
– Я думаю, для начала в клинику пластической хирургии, – последовал невозмутимый ответ.
Глава 11
Последние метаморфозы Кардинала
Еще не начало светать.
У здания областного управления ФСБ под ярким фонарем стоял тот самый «Кадиллак», что ночью был замечен на стоянке возле «Менестреля». Возле него находились два омоновца с автоматами.
Бондарук сел за руль, а Свиридов и Кардинал в салон, где уже находились Купцов и двое парней весьма криминального вида, лица которых показались Владимиру смутно знакомыми. В самом деле, в последнее время он видел столько кардиналовских ублюдков, что наверняка многих примечал уже по второму разу.
– Что, Купцов, очухался? – весело спросил Панич.
– Ну и шуточки у тебя, Адриан! – пробормотал тот. – Ну, зачем ты подорвал несчастного Козенку?
– Если бы я не подорвал несчастного Козенку, то вот этот милый гражданин, который, кажется, уже изрядно поучил тебя правилам хорошего тона, сделал бы из тебя и твоих уродов дуршлаг и при этом даже не поморщился бы.
– Ну, это мы еще посмотрели бы, кто из кого, – пробормотал тот.
– В общем, я очень тобой недоволен, Купцов, – подвел итог Панич, – еще один прокол – и ты немедленно меняешь прописку и перемещаешься на Елшанское кладбище.
– Ого, у нас даже риторика сходная, – пробормотал Свиридов. – Я говорил Купцову примерно то же самое.
– Мы вообще очень похожи, – сказал Кардинал. – Разве ты не заметил?
– Но…
– Ни слова больше! – крикнул на него Кардинал. – У тебя еще будет время поговорить.
– Куда едем, Адриан? – спросил сонный Купцов, который, по всей видимости, никак не мог очухаться от последствий того злополучного взрыва. Шеф взглянул на него искоса, но ничего не сказал. По лицу Купцова было видно, что он хотел переспросить, но не осмелился.
Они остановились у входа в «Менестрель». Напротив него высилось внушительное девятиэтажное здание, которое при коммунистах именовалось «Горстройпроект», а теперь характеризовалось фразой «Кто в лес, кто по дрова». Имеется в виду, что в стенах несчастной девятиэтажки находилась масса разнокалиберных учреждений – от похоронного агентства с названием вроде сакраментального «Ты меня никогда не забудешь, ты меня никогда не увидишь» до микрорайонного управления канализации и общественных отхожих мест.
Именно сюда направился Кардинал, а за ним последовал Купцов и двое телохранителей, конвоирующих Свиридова. Адриан шел с таким беззаботным видом, словно направился куда-нибудь в тир стрелять по мишеням, а не ставить какие-то эксперименты на живых людях.
На проходной сидел охранник, который, увидев небрежный жест Панича, отвернулся и уткнулся взглядом в поверхность стола, на которой наличествовал журнал, изобилующий изображениями голых силиконовых дам.
Они поднялись на седьмой этаж, и в лифте Купцов снова недоуменно спросил:
– Куда мы, Адриан?
– Тебя это никоим боком не касается, – холодно ответил Кардинал. – Основной разговор будет вот с этим молодым человеком. – И он небрежно кивнул в сторону бледного, но спокойного Свиридова.
– Спать хочется, – глубокомысленно заметил Купцов и в подтверждение своих слов зевнул. – Всю ночь мечемся, как загнанные хорьки. Уже четвертый час, е-мое.
– Ничего, – не глядя на него, сказал Кардинал, – тебе недолго осталось.
Свиридову эта последняя фраза показалась довольно зловещей…
Они вышли из лифта и пошли по длинному темному коридору, который показался бесконечным, по всей видимости, не только одному Свиридову. Наконец повернули налево, и в конце коридора показался свет.
– Ну что, – сказал Кардинал, не оборачиваясь, – вот мы и пришли. Эй, Склифосовский, ты тут?
Произнося эти слова, он широко распахнул неплотно прикрытую дверь, через которую и просачивалась полоска молочно-белого слепящего света.
– Я здесь, Андрей Григорьевич.
Человек, появившийся на оклик Кардинала, бесспорно, не носил фамилию Склифосовский, но столь же бесспорным следует признать его несомненную принадлежность к искусству медицины. Он был невысок ростом, с реденькой полуседой бороденкой и в очках в изящной дорогой оправе.
– Это случайно не вы давали интервью корреспонденту РТР, в котором утверждали, что делали последнюю пластическую операцию Кардиналу, то есть мне? – с нахальным видом спросил Свиридов.
– Как же, именно он, – засмеялся Панин. – Ну как, Владимир Антонович, он был убедителен?
– Более чем.
– Других не держим, – картинно заявил тот. – Ну что, Александр Егорович, вы все подготовили, как я просил?
– Конечно. Но не забудьте, Андрей Григорьевич, что я говорил: у нас нет надлежащего оборудования, а у меня мало подобного опыта. Так что…
– Не журись, эскулап, – перебил его Адриан, – тебя никто не просит воссоздавать Аполлона Бельведерского во плоти. – Произнося имя древнегреческого бога, он усмехнулся: наверно, вспомнил профессора Бланка. – Тем более что тебе только бутафорию навести, все равно в расход…
– Но все-таки это не Детройт или Филадельфия, где Кардинал, по всей видимости, делал себе последнюю операцию на самом деле, – сказал Свиридов.
– Почти угадал, – ответил Панин. – Чикаго. Александр Егорыч, забирайте.
