– А хули, – после долгой паузы сказал комбат. – Когда полезет, тогда и видно будет.
* * *
– Вы – демоны, – сказала Иллиена. Ей тяжело было говорить на общем языке. Дома, в пуще, он не звучал, а учить наречие презренной человечьей родни девушка не желала. – Странные. Не такие, как наши люди. Выглядите, как люди, а внутри – другие. Ши.
– Другие… – медленно повторил Алекс. – Да, мы не такие, как здешние жители. Вот только кровь у нас такая же красная. И мы тоже умеем умирать.
Зря он сказал это. Она тут же снова увидела поляну…
– Нет!
– Прости. – Он легонько потряс ее за плечо. – Слышишь? Прости, я не хотел. Не плачь. Не надо.
– Вы – убивать! – выдохнула она, зарываясь в подушку.
– Да, – согласился он. – Убивать мы тоже умеем. Мы этому хорошо научились там, у себя.
– Зачем? – всхлипнула она. – Зачем вы пришли в наш лес, ши?
Тот самый вопрос, который задавал мне их главный, отстраненно подумал Алекс. Я стоял перед ним и собирался умереть красиво. Для меня это было важно – умереть красиво, так, чтобы эти длинноухие надолго запомнили советский спецназ. А потом у него за спиной выросли разрывы… впрочем, он же успел обернуться. Успел увидеть свою смерть, а вот понять ее – уже нет. Впрочем, не все ли равно? Я все равно не знаю ответа на его вопрос. Спросила бы чего полегче – например, на кой черт я уцелел и чего мне делать дальше?
– Так приказали наши воеводы. Дурной ответ, но у меня нет другого.
– Вы принесли с собой смерть!
– Да? – зло откликнулся он. – А может, она уже ждала нас там? Смотрела, щурясь, поверх белоперых стрел? Не мы первые начали убивать!
Она не ответила. То, что она могла ответить – про лес, про то, чем лес был для них… для нее, он бы не понял. Для имеющего Дар все было просто и понятно – но имеющий Дар никогда не выпустит смерть в пущу.
А теперь и у нее нет Дара… и тот народ, который она от рождения почитала своим, при виде нее отвернется… нет, они просто будут смотреть сквозь нее, как сквозь пустоту. Всю свою жизнь она пыталась стать для них своей, сделать все, чтобы окружающие забыли о толике человеческой крови в ней. А теперь… она и есть не более чем пустое место – существо без Дара, не способное ощутить Жизнь.
– Будь все оно проклято! – выдохнул Алекс, глядя куда-то в сторону. – Все эта трижды идиотская миссия «руки помощи»! Они и капли твоих слез не стоят, слышишь? Не плачь! Христа ради, только не плачь! Ты ведь жива!
– Нет! – крикнула она. – Не жива. Там… у меня отняли Дар, мой Дар, а что я без него? Оболочка. Зачем мне жить?
– Чтобы вернуться.
– Я не могу вернуться! – Она изо всех сил вцепилась в подушку, так, что костяшки пальцев стали белее наволочки. – Без нашей силы я – не эльдар! Я не могу вернуться домой, понимаешь, не могу!
– Не понимаю. – Иллиена не столько увидела – в шатре было темно, а слезы застили глаза, – сколько ощутила, как демон совсем по-людски беспомощно покачал головой. – Объясни мне.
– Ты думаешь… – Слова не шли на язык, растворялись в слезах и обмякали, точно снежинки на ладони, слипаясь в кашу. – Думаешь, эльдар, мой народ – это острые уши и длинные пальцы? – Она подняла руку, словно надеясь, что он увидит тонкую, вытянутую ладонь. – Мы – это наш Дар. Это Дар всех эльфов, он един и единит нас! Мы презираем иные дары… и сторонимся людей, почитающих среди себя чародеев.
Она не стала говорить, что и сама она наделена колдовским таланом. Слишком силен был стыд… а еще сильно он казался сейчас, оттого, что шальной кусочек железа пощадил именно этот, людской дар, и теперь предвидение шевелилось где-то под сердцем, все сильнее и страшнее предвещая непредставимое, невозможное, неизбежное…
– А теперь я, – Иллиена машинально коснулась нелепой повязки на голове, – лишилась Дара! Я больше не эльдар… даже не полукровка, какой была! Меня больше не примут в пуще!
Демон прошептал что-то на своем языке, тоже дотронувшись осторожными пальцами до пахучих бинтов.
– Это пройдет, – проговорил он, и Иллиена даже не могла определить – правду он хочет сказать или соврать ободряюще. – После ударов по голове… бывает. Люди теряют память. Почему не дар?
– Нет! – вскрикнула девушка. – Это… навсегда!
Только когда слова сорвались с ее губ, она поняла – да, это так. Дар предвидения не давал ей даже обмануться.
– Я знаю, – проговорила она рвано. – Я… не до конца эльдар. Мать моего отца была человеком… чародейкой. От нее во мне… это проклятие.
– Проклятие? – удивился демон.
– Мой народ, – благие леса, какой же злой издевкой звучат эти слова! – народ эльдар не признает чародейных даров. Это… извращение естества. Стыдное…
Сбиваясь, всхлипывая, она и сама не заметила, как пересказала всю историю своей недолгой жизни. Как прятала прорывающиеся всплески предзнания, как намеренно подворачивала ногу, ломала руку – только чтобы показать, что у нее нет дара, она не верит дару, не пользуется им, что она такая же, как все, как все!..
– А теперь я совсем человек, хуже того – колдунья! Мне больше нет ходу назад. В мой мир…
– Что ж, – спокойно проговорил ши. – Тогда пойдем со мною, в мой.
Это было настолько дико, невероятно, немыслимо, что Иллиена даже перестала плакать.
А ши тем временем вытянулся рядом с ней, правда, по другую сторону одеяла, обнял и прижал ее голову к своей груди.
Иллиена замерла, словно крохотная птичка, больше всего на свете боясь спугнуть это невесть откуда взявшееся ощущение покоя и безопасности.
«Не дай бог, заглянет сюда кто, – подумал Окан. – Вот шуму-то будет. Это же полный сюр, а наше начальство подобных направлений в искусстве не одобряет».
– Расскажи еще о себе, – тихо попросил он. – А я расскажу о себе, ладно? Все-все. У нас целая ночь впереди.
Глава 14
– Василикс! Василикс! Просыпайся! Вот засоня… и не растолкать его, ленивого! Василикс!
– Ыы… – расслабленно отозвался Сошников, отворачивая голову от бьющих в глаза нахальных солнечных лучиков. Уклониться не удавалось – рассвет заглядывал на сеновал через распахнутые двери, прямо напротив которых и устроился прошлым вечером бравый спецназовец.
Сено пахло… ошеломительно. «Вот это сено, – думал Сошников вяло, чуть ерзая, только чтобы ощутить, как оно ходит под его весом, как покалывает голую спину, – вот это всякому сену сено, при таком сене наше – не сено, а бумага просто…».
Вообще-то ему было о чем подумать и помимо сена. Но если сейчас не подняться, вредная Елика обольет его ледяной водой – полведра на голову вместо будильника. Что Васе решительно не нравилось в здешней деревенской жизни, так это всеобщая привычка вставать с петухами. Правда, бабка его говорила, что это нынешнее, колхозное поколение так испортилось, а вот раньше вся Потелянка до рассвета… но то раньше. А Сошников, наивно полагавший, что, растянув положенную увольнительную до утра, сможет хотя бы выспаться, пропустив постылую побудку, оказался оскорблен в лучших чувствах.
