Я даже не успел вернуться к столику – за моей спиной, зазвенел, казалось, сам воздух, и гитарные переливы потянулись над черной водой.
– Вы позволите пригласить Вас?
В ее глазах плясали бешеные чертики.
– С удовольствием.
Марина словно преобразилась после этих слов. Вместо вяловатой расхлябанности подпития в ее движениях появилась четкая, хищная резкость и, глядя как она идет на площадку перед эстрадой я вдруг с кристальной четкостью осознал, что она умеет танцевать латиноамериканские танцы, и умеет хорошо. В отличие от меня, грешного.
– Не боишься?
– Я? С чего бы?
– Тогда держись!
Валентин Зорин, четверг, 17 июня
Остаток ночи запомнился мне плохо.
Мы летали над Москвой, и внизу проплывали томящим душу хороводом ночные огни – двойные черты улиц, пестрые пламена зазывной иллюминации, сигнальные фонарики мириад ковров, горящие негасимым светом купола церквей. В небе сияла почти полная луна, но ее серебряные лучи терялись в многокрасочном полыханьи темного города, и только душа моя тянулась к ночному светилу, и выла в тоске; мир расплывался, истаивая чудесной сказкой, и лишь запахи били в нос, точно тролли – коверная пыль, от которой воздух в столице уже давно похож на мутную взвесь, и тысячи колдовских трав. Мимо промчалась стая ведьмаков на метлах с черными лакированными рукоятками; развевались на встречном ветру черно-зеленые шарфы, точно змеи. Один ведьмак, пролетая мимо, дернул за хвост своего знакомца-кота, и тот испустил оглушительный мяв – видно, пытался напугать пролетных, но добился только обратного эффекта. «Не дозволю котика тиранить!», кричал, кажется, Серов, и порывался набить обидчику морду, а сестры Валевич хором принялись его успокаивать, оставив меня за рулем. Потом афганец обмяк и едва не расплакался, бормоча себе под нос: «Понабежали, сволочи… м-мальчики с хогвартскими дипломами… растащили страну…»
Потом в моих воспоминаниях образовался провал, потому что я совершенно не помню, каким образом мне удалось затащить всю компанию на смотровую площадку Останкинской звонницы, а главное – как нас туда вообще пустили в три часа ночи. Судя по всему, моими стараниями, потому что на подъемнике Серов благодарил меня вполголоса, но что я такого мог наговорить крестоносцам-охранникам – ума не дам. С высоты город был виден – избитое выражение, зато правда – как на ладони. Далеко внизу поблескивала обсидианом башня Московского союза черных магов, построенная явно в пику высочайшей во всей Союзной Стройке колокольне, но до ее габаритов явно не дотягивавшая – верхушка ее, с площадкой для шабашей, едва доставала до вершин титанических контрфорсов, поддерживавших белоснежное тулово.
Серов с Валевич-старшей отошли на другую сторону площадки, а мы с Ариной остались наедине.
– Какой огромный город, – прошептала девушка, глядя вниз.
Я глядел больше не вниз – чего я не видел в Москве? – а вверх. Небо было чистое, мерцали звезды, которые трудно бывает разглядеть снизу, когда фонари слепят глаза, и только Луна перекошенным колобком катилась к западу, в сторону Бородинского парка.
– Большой, – согласился я, чтобы поддержать беседу. Мне почему-то страшно неловко было беседовать с этой неразговорчивой красавицей с огромными глазами. – Осемь мильонов душ своих, и полстолько приезжих… ну и плюс те, у кого души нет, но они в статистику не входят.
– Какую статистику? – не поняла Арина.
– Преступности, – вздохнул я. – Нежить и нечисть в нее не попадают.
– Вы всегда думаете о работе? – поинтересовалась девушка.
– Нет, – я покачал головой. – Только когда не сплю. Я ведь и встречу эту с вами затеял, чтобы поговорить… об убийстве Парамонова.
– С Мариной, – педантично поправила меня девица Валевич.
Я открыл было рот, и запнулся.
– Погодите, – пробормотал я, – ничего не понимаю…
– Сегодня утром вы говорили с Мариной, – повторила девушка терпеливо. – Это она назначила вам встречу.
Я непроизвольно обернулся – наши спутники скрылись за решетчатым коробом подъемника. и я подозревал, что отнюдь не случайно.
– Но…
– Она решила, – по Аринушкиному лицу промелькнула улыбка, – что мне нужна компания. За компанию.
– Щедрая какая женщина. – Наверное, я и правда слишком много выпил, иначе точно не ляпнул бы этакой бестактности.
К моему удивлению, Арина не обиделась.
– О, она у меня такая, – отмахнулась девушка небрежно, из чего я заключил, что это скорей она опекала сестру, чем наоборот.
– Только я все равно не понимаю, – признался я. – Кто из вас был дома в час убийства?
– Я, – обронила Арина. – Но я вряд ли смогу вам помочь. Я выглянула из двери на шум…
Ого! Отважная мне попалась свидетельница. Не всякий бугай в наши неспокойные времена наберется храбрости подойти к дверному глазку, даже если на лестнице заорут «На помощь!».
– …Он проскочил мимо меня, задел плечом и оттолкнул, – продолжала девушка, – но я не видела его лица – на нем была маска, смешная такая, детская – тигр полосатый… А со спины – ничего примечательного – куртка кожаная, легкая такая, брюки темные…
– Мы потом нашли эту маску, – мрачно заметил я. – В мусорнике у дома.
– А на ней были следы ауры? – жадно спросила Арина вдруг. – В детективах убийца всегда оставляет следы ауры.
– У него нет ауры, – объяснил я. – Он теневик. Иначе все было бы куда как проще.
– А-а… – Девушка понурилась.
– Вам очень повезло, что вы еще живы, – добавил я неизвестно зачем. – Он мог убить вас. Как того охранника.
– Зачем? – недоуменно переспросила она.
– Чтобы не оставлять свидетелей, – объяснил я чуть снисходительно.
– Но я-то не видела его лица! – возмутилась Арина.
– Охранник тоже, – отозвался я. – Понимаете, он-то следов не оставляет, но вот на нем чужая аура держится очень долго. Вы сами сказали – он оттолкнул вас. Коснулся. На нем горят ваши следы, и если бы мы вышли на него… это неопровержимая улика.
– Да я-то тут при чем? – Девушка все еще не понимала.
Я вздохнул.
– Сохраняется аура живых, – объяснил я мягко. – Понимаете?
– Ох-х-х… – выдавила она.
Я машинально начертал ногтем на перилах знак второго зрения, и тело девушки враз окуталось радужной пеленой, в которой преобладали глубокие изумрудные и травянистые тона, по временам скатывавшиеся в синеву. Покосился в сторону шахты подъемника – к моему изумлению, просвечивавшая сквозь решетку аура старшей сестры теперь отливала теми же цветами, разве что чуть светлее. Серов казался бледной тенью, и только руки его переливались обрывками заемного сияния, лишь немногим более яркими, чем захватанные тысячами ладоней перила.
