Филиппинка окинула внимательным взглядом полосы смоляных капель.
– Не экек, – определила она. – Не знаю, какой это ханту.
Мушкетов с ужасом осознал, что привыкает к ее вавилонскому говору. Ханту, демоны – так она называла всех без разбору динозавров Земли Толля.
– Почему? – спросил он.
Тала согнула пальцы на манер куриной лапы, но безымянный палец прижала к ладони.
– Экек бьет рукой так, – пояснила она. – Три пальца. И тут три. Но у экек рука меньше. Бьет ногой, убивает. Руки, чтобы держать. Этот…
Она пожала плечами – а может, ее передернуло.
– Словно три нож-когтя экек разом. На одной руке. Убивать взмахом?
«Слишком много хищников, – подумал Мушкетов. – «Черные петухи», стимфалиды, вчерашний дракон…» При одном воспоминании молодого человека скрутил ужас – и теперь вот неведомая тварь с ножами на передних лапах.
– Идем отсюда, – промолвил он. – Если зверь близко, надо торопиться. Если нет… хуже не будет.
Он покрепче стиснул в руках многострадальную винтовку, из которой так и не сделал ни одного выстрела. Запоздало мелькнула мысль, что патроны надо беречь. Кажется, где-то в кармане должна была оставаться запасная обойма, если только он ее не выронил вчера в промоине. Пять пуль в магазине, итого – десять. Немного.
Прозрачное редколесье разом сомкнулось непроглядной чащей вокруг заблудившихся путешественников. Даже утреннее солнце, казалось, немного померкло.
– Мне кажется, – прошептал Мушкетов, обшаривая испуганным взглядом ветви деревьев, – я вижу его следы.
– Где? – деловито спросила Тала.
– Вон заломаны ветви, – показал геолог. – А там – верхушка саговника. Словно кукурузный початок расковыряли…
– И выедена сердцевина, – добавила внимательная филиппинка. – В середине должен быть початок, большой, желтый. Сейчас нету.
– А там обглоданы кончики ветвей, где были семенные коробочки, – подметил Мушкетов. – Если оно обдирает деревья – может, оно и не хищное вовсе?
Только потом ему пришло в голову, что «травоядное» – вовсе не означает «безобидное». Тур, буйвол, носорог или слон готовы стоптать человека в кровавую кашу безо всякого стремления ею потом закусить, а просто так, от злобности натуры. С другой стороны, медведь с удовольствием лакомится ягодами и медом, оставаясь при этом лютым зверем.
– Лучше не проверить, – буркнула Тала. – Идем. Нет! Не туда: там дерево-столб.
Геолог как раз собирался посмотреть на телеграфное дерево вблизи.
– Могут быть огненные шершни. Живут всегда в дерево-столб.
– Тогда возьмем правее, – уступил Мушкетов. – Но несильно: нам надо в ту сторону.
– Ты знать дорогу, Димитри? – усомнилась Тала.
– Я знаю, что лагерь разбит за холмом по эту сторону кратерного вала, – объяснил геолог. – Пойдем по окружности, оставляя гребень по левую руку, и скоро увидим холм. А там уже разберемся.
Тала несколько секунд переваривала эту мысль.
– А! – заключила она. – Это такой простой кулам. Идем.
Мушкетов вскинул винтовку к плечу.
– Стой! – прошептал он. – Замри. Там шевелятся ветки.
Невысокие деревца, похожие на крымские магнолии, тряслись, будто в лихорадке. За их стеной ворочалось нечто бесформенное, неуклюжее, страшное.
– Надо отойти, – выдохнула Тала. – Ханту не любят, когда рядом люди.
Молодой ученый и сам рад был бы отступить. Но его удерживал на месте страх, что зверь, расхрабрившись, бросится на них, а пуще того – страх показаться трусом в глазах подопечной.
Тварь избавила его от колебаний. Сквозь сплетение ветвей ударили наискось, пробивая живую стену, саблеподобные когти. Чудовище выломилось на поляну и замерло, поводя маленькой головой.
Более нелепой твари Дмитрий Мушкетов не видывал в своей жизни. Все прочие насельники Земли Толля, встречавшиеся ему, обладали особой соразмерностью и даже изяществом, хотя и нимало не походили на зверей Старого Света. Лесная тварь на их фоне выделялась уродством, тем более поразительным, что сохраняла план строения, общий для тикбалангов, стимфалид и драконов: опорные задние ноги, хватательные передние и хвост-балансир, придающий животному отдаленное сходство с кенгуру. На этом подобие кончалось.
Самой выдающейся частью зверя было брюхо. Светлое и звонкое, оно колыхалось между широко расставленными задними лапами, как воздушный шар, раздутый непропорционально по сравнению с остальным телом. Рядом с этим брюхом лилипутскими казались массивные ляжки, и тяжелый, волочащийся позади хвост, и почти достающие до земли передние лапы с поджатыми когтями-шашками. Голова же и вовсе виделась приставленной от другого туловища: настолько крошечной болталась она на гибкой длинной шее. Все тело странного существа поросло перьями, но не покровными, а недалеко ушедшими от пуха; только на голове они переходили в некое подобие чешуи. Общее впечатление создавалось такое, словно неведомый карикатурист смешал гориллу с птенцом стервятника, а потом изображенный уродец ожил, вымахав ростом с хорошего медведя. Ничего подобного в трудах по палеонтологии геолог не встречал. Только крутилась в голове всплывшая неведомо откуда фраза: «Быстро исчезнувшие на Земле вследствие своей неуклюжей организации». Более подходящего ей применения Мушкетов не мог подыскать. Существо исчезло с лица планеты так быстро, что не оставило в осадочных слоях никаких следов своего бытия.
Зверь исподлобья уставился на двоих людей. Из приоткрытой пасти не донеслось ни звука. Геолог краем сознания отметил, что зубы у животного не слишком подходят хищнику: мелкие, листовидные, больше приспособленные, чтобы крошить молодые побеги и верхушки цикадовых.
– Что делаем? – спросил Мушкетов тихо, не отводя глаз от зверя. Существо двигалось небыстро: возможно, он успеет сделать несколько выстрелов, если тварь решит напасть.
– Не отворачиваться, – прошептала филиппинка.
Зверь раздраженно полоснул воздух когтями. Мушкетов заметил, что, когда животное стояло спокойно, его лапы оставались стиснуты, так что костяные ножи прилегали к предплечьям. Стоило зверю разжать пальцы, и когти раскрывались на манер опасной бритвы.
– Медленно, спиной вперед, отходим, – скомандовал геолог и сам сделал первый шаг.
Животное поначалу приняло отступление противника за слабость и сделало еще несколько угрожающих выпадов, но затем постепенно успокоилось и не пыталось преследовать людей. У геолога сложилось впечатление, что оно и не смогло бы: для быстрого бега массивное тело зверя не было приспособлено. По поляне оно передвигалось странным галопом, опираясь не только на цыплячьи задние, но и на передние лапы, причем не на ладонь, а на сгиб пальцев, чем еще больше походило на обезьяну.
Люди наблюдали с почтительного отдаления, как зверь цепляет гигантскими когтями ветки, подтягивая в пасть сухие стручки псевдолиственниц. Что-то напоминала эта картина Мушкетову: быть может, горилл, пасущихся в тумане… или…
