Колчак молча протянул руку.
Если легкую канонерку ночная волна вскинула к небу и закружила по бухте, каким-то чудом не оставив на берегу, то «Бенбоу» не так повезло, а может, просто у него осадка была больше. Броненосец зацепился килем и остался выброшенным на берег, подобно дохлому киту. Трубы, словно стволы диковинных орудий, грозили кратерному валу. Днище осталось целым, но спустить корабль на воду теперь можно было только при помощи мощного буксира.
– Все кончено, – повторил Колчак с затаенным удовлетворением человека, видевшего, как свершается правосудие.
– Там, наверное, тоже остались живые, – проговорил Мушкетов и закашлялся.
– Да… – отозвался Колчак. – Но они подождут наших мертвых.
Преисподняя.
Именно такой была первая мысль Майкла Харлоу. Все приметы были в наличии: темнота неприятно-багрового цвета, отчетливый запах серы, дикая боль во всем теле… Теле? Капитан-лейтенант попытался шевельнуть рукой. Под пальцами ощутилось что-то комковатое, мокрое… Одеяло с койки? Медленно, словно боясь поверить в его материальность, Харлоу вцепился в ткань и потянул ее на себя. Несколько секунд одеяло не поддавалось, цепляясь за что-то, затем со звучным хлюпом упало вниз – и в освобожденный иллюминатор хлынул беспощадно-яркий поток света, заставив капитана зажмуриться. Правда, ослепительным этот луч казался лишь первые мгновения. Когда же Харлоу вновь решился разжать веки, белое сияние небес почти погасло, волшебным образом превратившись в тусклую серость сумрачного дня.
По крайней мере, этого света Харлоу вполне хватило, чтобы разглядеть: он по-прежнему находится в своей каюте на борту «Бенбоу», а не среди адских сковородок. Что само по себе удивительно. Харлоу потряс головой и тут же застонал от боли – ведь последним запомнившимся капитан-лейтенанту событием был чудовищный удар. Это Харлоу помнил отчетливо, такое не забывается: страшная сила буквально выдернула броненосец из воды, опрокинув его при этом набок. Последняя затухающая мысль была о взрыве артпогребов главного калибра – но как в таком случае «Бенбоу» остался на плаву… да на плаву ли? Судя по крену и отсутствию качки, броненосец сумел-таки приткнуться к берегу.
Капитан-лейтенант попытался встать – задача не из простых, при первом же движении левой рукой та заныла, словно собираясь отвалиться. Впрочем, с ней вроде обошлось без перелома. А вот проявляющиеся при каждом вздохе острые уколы в боку явственно намекали – ребрам повезло значительно меньше. И голова… Попытка ощупать лоб оставила у Харлоу ощущение, что верхняя часть лица у него сейчас являет собой маску из слипшихся волос и спекшейся крови.
Все же он сумел подняться и, цепляясь за стены, дошел, а вернее, сполз к двери.
– Часовой?
Ответом стала тишина. Харлоу был уверен, что майор не оставил бы его без присмотра в любых обстоятельствах. А если он погиб при взрыве, почему никто не пришел за бывшим капитаном? Сочли мертвым? Или просто было не до него.
И почему на корабле так тихо?
Прокашлявшись, Харлоу крикнул вновь, громче – и, вновь не получив отклика, налег на ручку двери.
Часового с поста не снимали. Точнее, он пытался уйти с него сам: бросив «энфилд» и добежав почти до самой лестницы в конце короткого прохода. Там он и остался, скорчившись, подогнув колени. Вдоль борта тускло поблескивала вода. Подхромав, Харлоу опустился рядом с мертвецом, пытаясь понять, что стало причиной смерти матроса, но так и не преуспел в этом. На теле покойника не было видно следов пуль, ножевых ран или хотя бы серьезных травм. Он… просто умер, и Харлоу вдруг с ужасом сообразил, что причина его смерти, вполне возможно, по-прежнему рыщет по «Бенбоу». На этом проклятом берегу могли найтись любые твари – и даже такие, что пожирают не плоть, а душу, оставляя после себя лишь трупы, да воистину дьявольскую метку – запах серы. Запах… что-то эхом отозвалось при этой мысли в израненной голове Харлоу, но ухватиться за кончик путеводной нити не хватило сил. Его затрясло, капитан-лейтенант словно перенесся на десять лет и тысячи миль назад, на борт идущей мимо Гренландии шхуны. Ледяные зубы холода впились в тело сквозь мокрую рубашку, и Харлоу, дрожа, принялся негнущимися пальцами сдирать с мертвеца шинель. Заодно он подобрал и карабин – мало шансов, что тот окажется способным защитить, но на роль костыля сгодится, – и начал подниматься по лестнице, заранее страшась того, что явится взгляду на верхних палубах.
Броненосец «Бенбоу» больше не принадлежал королю Эдуарду. На корабле отныне царствовала смерть.
Подняться наверх самым коротким путем капитан-лейтенант не сумел. Как раз прошлым вечером доктор Макдоннел добился-таки разрешения устроить в офицерской кают-компании дополнительный лазарет для части раненых, оставив у себя самых тяжелых. И когда броненосец, словно подстреленный насмерть слон, начал заваливаться на борт, те несчастные, что были в состоянии подняться на ноги, бросились в коридор, отчетливо понимая: шансов спастись с тонущего корабля не так уж много даже у здорового человека.
Здесь, в коридоре, они все и остались, образовав жуткую баррикаду, перебраться через которую у Харлоу не хватило сил, а главное, решимости. Он повернул назад, хотя и знал, что шансов пройти через второй коридор у него еще меньше. После взрыва артпогребов кормовая часть броненосца – вернее, то, что осталось от нее, – должна была являть собой первозданный хаос из железа и брони. Скорее всего – прямо за этой дверью… или за этой…
Мысли о взрыве окончательно покинули Харлоу, когда он добрался до батарейной палубы, уже едва ли не привычно перешагивая через мертвецов. Нет, корабль был цел, вернее, почти цел – лежащая на боку туша шестидюймовки и оставленный ею пролом в переборке были очень весомым доказательством: ночной «полет» броненосца не пригрезился капитан-лейтенанту в горячечном бреду. Но это был не внутренний взрыв и даже не внешний, торпеда подобной мощности разорвала бы корабль напополам. Тогда что же? Что здесь, черт возьми, произошло?! Какая доисторическая тварь могла перебить несколько сотен человек, не оставив при этом на телах и царапины?! Что за сила могла подбросить «Бенбоу», словно детскую игрушку?
Сила… что стирает границы между прошлым и будущим. Что ей стоило покарать глупцов, которые в слепой гордыне преступили не только человеческие законы, но и иные.
За спиной Харлоу вдруг раздался странный глухой звук, то ли кашель, то ли хрип. Осмыслить его Майкл не успел – инстинкты сработали раньше, заставив тело в животном ужасе шарахнуться в сторону. Почти сразу же он запнулся, упал и скатился по накренившейся палубе к левому борту, в самую гущу жуткой мешанины трупов и всего, что не было намертво закреплено. Сломанные ребра тут же напомнили о себе ослепительной вспышкой боли, заставив капитан-лейтенанта выгнуться в беззвучном вопле. Лишь полминуты спустя Харлоу, отдышавшись, смог осторожно выглянуть из-за орудийной станины.
Перед ним на комингсе сидел, судя по куртке, один из морпехов Кармонди. Харлоу почти собрался окликнуть его, но что-то смутило его, что-то неправильное было в ссутулившейся у прохода фигуре. И лишь когда «морпех» заговорил – быстро, бессвязно, то повышая голос до крика, то переходя на шепот, – на незнакомом капитан-лейтенанту языке, Харлоу наконец узнал его. Это был давешний русский перебежчик, сам же Харлоу и приказал ему надеть британскую куртку поверх своей формы. На время боя его должны были запереть в карцер, и можно лишь догадываться, что почувствовал этот несчастный, когда броненосец завалился набок, а сквозь решетку в двери хлынула вода. Все же русский сумел как-то выбраться из камеры, однако, глядя на его жаркий спор с невидимым собеседником, Харлоу понял, что перебежчик сохранил жизнь – но не рассудок.
