Следующая машина рядом со мной притормозила.
— Эй, новик, тя подбросить?
Водитель говорил по-английски с сильным акцентом.
— Спасибо, — отозвался я, забираясь в кабину, и добавил, мысленно прикинув, — пане.
Колонист просиял.
— Э, да мы никак земляки? — Он нажал на газ, и машина двинулась снова.
— Не совсем, — уклончиво ответил я тоже по-польски. Не доверяя памяти, я запустил секретаря на проверку: акцент убрать не выйдет, но, возможно, удастся скрыть от парня мое происхождение. — Я из-под Вильна.
— Ну, тож ничего. — Водитель заткнул обратно под шапочку выбившуюся русую прядь. — Я, вон, из Плоцка, так на меня тесть до сих пор сверху вниз поглядывает — что с этих мазовецких взять… А куда собрался-то, земляк?
— На тот берег, — объяснил я вполне охотно. Дорога тянулась вдоль берега, но впереди уже виднелся пирс, необыкновенно далеко уходящий в море. Похоже было, что я свалял большого дурака, не загрузив со справочного терминала в приемнике хотя бы карту города, поскольку не собирался в нем задерживаться. — Командировка.
— То я вижу, с Земли только что, — солидно кивнул водитель. Приглядевшись, я понял, что он моложе, чем выглядит: не под сорок ему, а едва тридцать стукнуло. Обманывали манеры да моршины, проеденные вездесущей солью, нескончаемым ветром и неизбежным ультрафиолетом. — Вот как раз со мной и доедете. Допуск есть?
Я кивнул.
— Ну тогда повезло. Припасный катер отправляется, как все загрузим. За мной еще три машины, в самый раз вам договориться с кэпом.
— А что такой причал длинный? — поинтересовался я, поддерживая беседу.
— Мелко, — пожал плечами мазовшанин, — не море, а лужа… Только где старый разлом не закрылся, там глубина, а так катера по дну килем скребут.
Вот вам разница между человеком и программой, даже самой эвристической. У секретаря я бы этого точно не вызнал; хотя карта глубин Узкого моря в нем, несомненно, хранится, вместе с уймой никому не нужной планетографической информации.
За время недолгого пути я успел выведать всю немудрящую историю Януша Ковача. Родился в новом Плоцке, вырос в новом Плоцке (как только вымахал такой оглоблей-то рядом с химической пустошью старого да гены не повредил…). В колонисты попал стараниями сноба-тестя, отдавшего все сбережения, чтобы купить единственной дочке с оболтусом-мужем билет на лифт. Иного способа вырваться за пределы Земли у Ковачей не было: народоэкспортную квоту Служба выдавала Объединенной Европе целиком, а там уже делили, как водится в большой семье — не поровну, а по-братски, так что странам поменьше и победней доставалось немного. Если бы не Южная Африка и еще несколько стран, торговавших лицензиями на выезд, мой собеседник и сейчас прозябал бы на родине. Впрочем, Польша еще дешево отделывалась всякий раз, как случалась очередная катастрофа: что творится в Ирландии, не знает толком даже комиссар оккупационных властей, безвылазно сидящий в Дублине. Мне встречались упоминания о консервном заводе имени Джонатана Свифта, и я даже думать не хочу, что это может значить.
Назвать грузовой корабль «катером» у меня бы не повернулся язык. Это была баржа-плоскодонка, чью красоту можно было сравнить разве что с мореходными качествами: и то и другое отсутствовало напрочь. Впрочем, если здешний океан и вправду не более чем соленая лужа… Я сверился у секретаря: глубины от ста до четырехсот метров, кроме действительно нескольких донных разломов, наполовину занесенных осадками. Ветрам разгуляться в узкой, меридионально вытянутой долине негде, вода густеет от соляных кристаллов… разве что айсберги могут помешать, но в этих широтах они редкость, как говорил капитан «Титаника»…
— Ну, слезайте, пан Станислав, — велел водитель, останавливая машину под рампой. Манипуляторы тут же принялись бодренько перебрасывать контейнеры из кузова в разверстый трюм. — Доброго вам пути. Будете в Польше — передайте от меня привет родным краям!
Я спрыгнул с лесенки. Загремело под ногами железо, и откуда-то просыпались мне на рукав крошки ржавчины, марая и без того не слишком свежий костюм, в котором я миновал таможню в аэропорту Кеннеди, такую же в аэропорту памяти Исламской революции, пропускной пункт гелипорта Саны, Кенийскую лифт-станцию и пересадочную «Лагранж-2».
Чем ближе я подходил, тем ясней становилось, какие технические трудности приходится преодолевать колонистам. Соль стачивала краску, рапа прогрызала стальные листы обшивки. Я был бы удивлен, если бы баржи служили больше пары лет. Значит, их постоянно меняют… потому что денег на титан у местной администрации нет хронически, вечная беда любой провинции — безденежье. Однако странно. С энергией проблем нет, судя по размаху опреснительных работ. Тогда в чем загвоздка: в специалистах? Или подходящих руд нет? Так или иначе, сталь в здешних краях остается основным конструкционным материалом. А коррозия — проблемой. Я представил себе так же проеденный соленой пылью винт ховера… отлетающие под нагрузкой лопасти… на петляющей по склону дороге… Бррр!
Единственный человек на борту, он же капитан баржи — невысокий сутулый китаец, — едва глянул на экран, куда я услужливо вывел свои документы.
— Садитесь на место второго пилота, — бросил он. — Последняя машина грузится.
Я обвел взглядом рубку. Судя по всему, команда планировалась гораздо многочисленнее — я насчитал четыре пульта, с отдельными изолированными розетками вместо портов удаленного доступа. Сейчас половина приборов вообще не работала.
— Эта развалина… — пробурчал китаец, ни к кому не обращаясь. — Ее ремонтируют по частям, потому что снять катер с рейса нельзя — начинают жаловаться люди из Башни…
Он вытащил из-под кресла старенький видеошлем, подключил его к розетке на пульте.
— Мгм… — донеслось из-под забрала. — Держитесь.
Баржа дрогнула, потом с размаху впечаталась бортом в пристань и, отлетев, рванулась вперед.
Теперь я понял, почему это неуклюжее судно удостоилось столь гордого имени. Кто-то пристроил на нее силовую установку под стать орбитальному челноку, если бы кто-то в наше время еще строил шаттлы. Или лифтовозу. Многотонная туша неслась вперед, срезая мелкие волночки. За ней, точно за асфальтовым катком, оставался выглаженный след с двойной каймой из синей пены.
Китаец принялся что-то напевать — про небесно-золотых фениксов и глупых иностранцев, если я правильно его понял. Далеко не во всех колониях можно обойтись стандарт-английским, так что мне за время работы пришлось освоить едва ли не все основные языки Доминиона, не исключая и мандаринского наречия. Другое дело, что не всеми я владею одинаково свободно.
За неимением лучшего занятия я снова вызвал планетографический отчет и попытался проследить наш путь по карте. Выходило, что плыть нам недолго — на этом участке Узкое море имело в ширину не больше ста километров. Судя по той скорости, которую ухитрилась развить едва не над водой мчавшаяся баржа, мы преодолеем их не более чем за час.
