Еще это означало, что выводы коронера всегда можно будет оспорить. Если они мне не понравятся.
— Тело, — продолжал раджпут, — безоговорочно мертво, как и предполагалось. Смерть наступила сто пятьдесят часов назад с точностью до десяти процентов, и все это время тело находилось в условиях местного континентального плоскогорья.
Я уцепился за эту фразу.
— То есть ниже того уровня, где оборвалась передача с биодатчика?
Индус покачал головой.
— Теперь мы вовсе не уверены, что биодатчик находился в теле Сайкса до последнего момента.
— Как так? — не понял я.
— Он был извлечен хирургическим путем незадолго до момента смерти, — ответил Адит. — Точнее сказать нельзя… но не раньше чем за четыре часа.
— От чего наступила смерть? — спросил я, помедлив.
Адит философски пожал плечами.
— Без видимых причин.
Должно быть, физиономия моя даже на тесном экране инфора выглядела достаточно жалко, чтобы индус счел нужным повторить:
— Мы не выяснили, от чего. Травм нет, химических или биоагентов нет и следа… хотя последнее ничего не означает.
Действительно. Те же яды НДЛ разлагаются в теле за двести минут и тоже не оставляют следов в тканях.
— Возможно, — медленно проговорил я, — что тело мумифицировали именно для того, чтобы уничтожить следы яда.
— Или его введения, — поддержал Адит. — Мелкие повреждения кожи сейчас отыскать почти нереально.
Я не стал упоминать, что излюбленные наемными убийцами препараты вообще просачиваются сквозь эпидермис, словно из психотропных мушек.
— Продолжайте исследования, — распорядился я.
Индус глянул на меня как-то странно.
— Коронер уже улетел, — сообщил он.
— Почему? — поинтересовался я, сдержав ругательство.
— Господин Аретку, — сдержанно промолвил индус, — счел, что мы получили достаточно данных.
Я выщелкнул справку — «Аретку, Ион — начальник отделения колониальной полиции Бэйтауна, зам. нач. планетарного отделения КП…» — и, едва бросив раджпуту: «Подождите секунду», переключился на интербрейн самого Аретку. Изображения не было — ни одна камера на площадке не ловила в кадр бэйтаунского шерифа.
— Впредь, сударь, — произнес я, намеренно увеличив громкость, так что голос мой, должно быть, эхом отдавался в черепе жертвы, — извольте советоваться со мной. Дело Б.Б.Сайкса веду я… и не пробуйте потрясать заплывшими жирком полномочиями, если не хотите потом иметь дело с Джонатаном Сайксом.
Данные биометрии, выдернутые моим секретарем из шерифских имплантатов, выдавали цепенящий ужас. Я прервал связь и снова глянул в глаза равату Адиту Деву.
— Надо полагать, с господином Аретку вы и раньше сталкивались? — уточнил я.
— О да. — Раджпут почти улыбнулся. — А вы решили вселить в него… как это… страх божий?
— Догадались?
— Он побледнел в первый раз на моей памяти, — объяснил индус.
— Скажите, рават Адит, — спросил я как бы невзначай, — почему вы «забыли» включить в свой отчет путь восхождения Тадеуша Новицкого?
Раджпут замялся.
— Это вопрос… внутренней политики домена, — проговорил он наконец.
— Спасибо, — саркастически промолвил я, — очень внятно. Но у меня возникло немало вопросов к вашему альпинисту-ассенизатору.
— Я бы попросил вас, — с достоинством отозвался Адит, — отложить этот разговор на несколько минут. Пользуясь инфором, я не…
— Понятно, — перебил я его. — Отложим.
Совершенно вылетело из головы, что моему собеседнику недостаточно проговаривать реплики про себя — его интелтронный спутник мог считывать только сокращения мышц шеи. А это значило, что любой мог подслушать нашу беседу, не проникая в запретные слои киберпространства, просто присмотревшись к беззвучно шевелящему губами раджпуту и подгрузив в свой инфор соответствующую программу, которая вовсе не числится запретной — ее гражданские версии используются глухонемыми. И если начбез Академии собрался выложить мне, почему его начальство прикрывает Тадеуша Новицкого, да еще так неуклюже, что это здорово смахивает на подставу… Меньше всего я хотел давать такие сведения в руки Аретку или его боссу.
Коптер ушел в пологую спираль, заходя на посадку. Внизу промелькнул обрыв Ласточек, под ним — холодные яркие огни комбината.
От посадочной площадки до уступа, где лежал труп, было метров двадцать, и, если бы не светоусилители в глазах, я непременно сверзился бы по дороге с обрыва. Даже в предательском полумраке я мог, опустившись на колени, разглядеть следы от «кошек» и вбитых костылей. Похоже было, что весь клуб рискунов прошел этой площадкой.
Адит Дев помахал мне рукой, едва завидев. Реакция полицейских была заметно более прохладной. Я включил опознавание, установив постоянную связь с базой данных администрации, хотя произвести впечатление на этих людей мне вряд ли удастся. Штатный сотрудник Службы должен нести в своем теле не менее пятой доли искусственных тканей и органов, и первым наращением обычно оказывается интелтронный помощник. Чертовски полезная штука. Особенно когда приходится выяснять причину смерти.
Кстати! А почему начбез не упомянул об этой части экспертизы?
Не говоря ни слова, я быстрым шагом подошел ко вновь прикрытому пленкой трупу и отбросил пластиковый саван. Конан Сайкс воззрился на меня слепыми, сморщенными бурыми зенками, ощерив в неживой ухмылке фарфорово-белые зубы.
Вскрытие не красит человека. Особенно если он умер неделю назад. Климат Габриэля превратил тело альпиниста в некое подобие вяленой каракатицы, притормозив разложение. Это помогло мне не вывернуться наизнанку, когда я опустился на колени возле тела, но из развороченной брюшной полости исходил такой смрад, что хотелось задержать дыхание. Даже с помощью медицинской энциклопедии я не разобрался бы в напластовании бурых лохмотьев, оставшихся после коронерского скальпеля, если бы не имел соответствующего опыта. В свое время я не поленился закончить три курса медицинского колледжа — слишком мало, чтобы лечить людей, но вполне достаточно, чтобы знать, как и отчего они умирают.
Сейчас я мог с уверенностью сказать, что экспертиза была проведена очень и очень грязно. Непрофессионально. Колониальная служба не поощряла излишнего мастерства в младшем составе, следуя принципу Питера, но подобная безалаберность не лезла ни в какие ворота. Не то чтобы коронер забыл взять какие-то пробы или просветить тот или иной орган… но повторить анализы после него было уже почти невозможно — так грубо сделаны надрезы, так, почти намеренно, были нарушены анатомические и тканевые структуры, а ведь обезвоживание само по себе искажало гистологическую картину почти до неузнаваемости!
