– Прости, – сказала Мила, комкая платок.
– Это ты меня прости, – хрипло возразила Божена. – Я тебя напугала, дура грубая.
– Ты не виновата.
– Посиди. Успокойся.
– О боже... Почему так тяжело?
– Хочешь чаю?
Мила попыталась отдышаться – не выходило.
– Не хочу я чай. Ничего не хочу. Хочу назад, в прошлый год. Или лучше – в позапрошлый... Всё было так хорошо... А теперь...
Божена улыбнулась, неловко погладила ее по шее, рука – уже без перчатки – была теплая, легкая.
– Когда я была такая, как ты, я тоже обратно хотела. И всё вроде было: и человек любимый, и дети, и дом – живи и радуйся, да?... А я с ума сходила, веришь? Отправлю мужа на работу, детей – по школам, останусь одна – сажусь и реву, как последняя дура. Не хочу ни мужа, ни дома, ни детей, хочу только назад. Обратно! Чтобы не было никаких забот, никаких проблем... куда-нибудь в детство, под одеяло, к маме... И там остаться, под этим одеялом... И чтобы все плохие люди пропали пропадом... Чтобы только мама – и больше никого... Чтобы она мне говорила, какая я у нее красивая... Ревела в голос... Потому что всё мне было можно, а вот назад – нельзя. Мужикам хорошо, они не стареют. Вон, на Шамиля посмотри, ему скоро шестьдесят, а ведет себя, как мальчик. Бодрячком... А мы...
Божена решительно рванула застежку на сумке, потащила косметичку.
– Назад нельзя, понимаешь? Можно куда угодно, что угодно. Замуж можно, детей можно, на Канары можно, куда хочешь... Но назад – нельзя. Учись взрослеть.
– Не хочу, – прошептала Мила и опять заплакала.
Божена закрыла глаза пальцами.
– Еще годик... – всхипывая, просила Мила. – Еще один годик только, последний, а потом научусь... Один годик, и всё... О боже, как не хочется... Не могу, не хочу... Всё так быстро кончилось... Было так хорошо – и так быстро кончилось... Я же не знала, никто не предупредил... Что теперь делать...
– Всё будет нормально. Всё обойдется. Повзрослеешь. Научишься. И любимого человека научишь. Женщины взрослеют раньше и стареют тоже раньше. Женщина учит мужчину взрослеть, так всегда было... На вот, чая сделай глоток и успокойся... Седьмой час вечера, идти надо...
Мила кое-как справилась с собой, подняла глаза – и тут же отвернулась. Божена, с опухшими, покрасневшими веками, выглядела почти старухой.
– Послушай, – сказала Мила. – Извини, конечно... Но синее с зеленым не носят. Зачем тебе этот шарф?
Божена пожала плечами, усмехнулась. То ли презрительно, то ли стеснительно.
– У меня другого нет.
Глава 4
Волк позорный
Звонок был неожиданный, в десять утра, номер незнакомый, Кирилл не стал нажимать кнопку. Он собирался пойти в лес, подышать, послушать птиц, как Штирлиц из первых кадров «Мгновений». Настроился на отдых нервов, говорить ни с кем не хотелось. Кому надо – перезвонят.
Застегнул перед зеркалом спортивную куртку, посмотрел на себя, вздохнул. Штирлиц, ага. Бывало, покурив гашиша, Кирилл представлял себя именно Штирлицем: вокруг враги, а он самый умный и хитрый. И всегда потом смеялся. Конечно, Штирлиц, типичный. Только мордой не вышел. Тот был красавец, а Кирилл Кораблик – недомерок, физиономия водопроводчика, и глаза опять начали слезиться, все-таки линзы бракованные, или аллергия...
Спустя минуту телефон опять ожил. Кирилл шепотом выругался. Тот же номер. Кто-то настойчивый.
– Меня зовут Олег, – вежливо сказал абонент. – Мы знакомы. Я друг Бориса Локтева.
– Олег! – сказал Кактус. – Конечно, я вас помню. Брянцев! Очень приятно, очень! Как ваши дела?
– Лучше, чем твои.
– Ага. Я слышу какой-то намек или...
– Почему намек? – небрежно переспросил каратэка. – Никаких намеков, Кирилл. В твоем городе есть ресторан, называется «Гусь». Знаешь?
– Конечно. Это рядом с моим домом.
– Жду тебя в этом ресторане. Через десять минут. Тема серьезная. Это в твоих интересах, так что... Поспеши. Как понял?
Кирилл пообещал всенепременно поторопиться, отключился и засмеялся. Каратэки – ребята ушлые, тоже Сун Цзы читали. Приехал без предупреждения, рано утром, сам нашел дом, сам выбрал место встречи, теперь требует поспешить. Чтобы, значит, не успел позвать подмогу. Сходу – на «ты».
Переодеваться не было времени – пошел, как был, в спортивном, прихватил барсетку с ножом и деньгами, выдвинулся типичным мелким бандитом а-ля девяносто четвертый год, а когда шагнул в пустой ресторан – не удержался от улыбки: каратэка тоже был в спортивном, только вместо барсетки имел на плече модный планшетик с длинным ремешком.
– Слушайте, – весело сказал Кактус, – так нельзя. Спортивные костюмы, грязный шалман... Люди посмотрят – скажут, что мы отстали от жизни.
Рукопожатие не состоялось. Каратэка только кивнул и указал на стул, напротив себя.
Он был силен и уверен в себе, но молод, и Кирилл не стал беспокоиться. Слишком молод. Неопасен. Да, крепкий, неглупый, внушительные кулаки – но не соперник.
Попытался нажать на каратэку прямым взглядом, продавить сразу, всей силой и энергией – не вышло, спортсмен сдвинул голову вбок, наклонил, ушел от атаки, потом наклонил в другую сторону, как бы изучая полупрофиль собеседника. «Ловкий, – подумал Кирилл. – Ладно, разберемся».
Он попросил чаю; официантка, отчаянно зевнув, кивнула и ушла, Брянцев подождал несколько мгновений и ровным голосом спросил:
– Поговорим о Борисе?
Кактус улыбнулся.
– Можно и о Борисе.
– Есть мнение, – каратэка прищурился, – что тебе надо забыть его телефон и адрес.
Кактус улыбнулся еще шире.
– А чье это мнение, если не секрет?
– Мое.
– Ага. Понятно.
Каратэка снова наклонил голову вбок, бесшумно сделал глоток чая, спросил:
– Знаешь, чем я занимаюсь?
– Нет, – сразу ответил Кактус. – Но раньше ты бил людей.
Каратэка кивнул, глядя чуть слева, и сказал:
– Я и сейчас бью людей.
– А я режу, – ответил Кактус.
– Ты не понял, – вежливо возразил спортсмен, глядя чуть справа. – Я бью людей с тринадцати годов. А сейчас мне тридцать три. Итого, выходит, я бью людей двадцать лет подряд. Руками бью, ногами бью. Это моя профессия.
Кактус мирно улыбнулся.
– Почему «не понял»? Понял. Я спортсменов уважаю. Двадцать лет – немало, что и говорить. Но вот я, допустим, своего первого клиента порезал во втором классе, а сейчас мне – сорок два. Круглым счетом тридцать пять лет, дружище... Так что у тебя нет шансов. У тебя профессия, а у меня – судьба. Так сказать, карма.
