Надо же, подумал я. Политика. Может, мне создать подпольную революционную организацию? Удалиться в Разлив, пожить в шалаше, сочинить «Апрельские тезисы»? Кстати, а на что он там жил, в Разливе?
– У меня нет ни копья, Иван. Я голодранец. Пять тыщ долларов сбережений и десять тыщ долларов долгов. Что будет кушать семья начинающего политика, пока он разберется что к чему?
Брат сменил позу на более напряженную, посмотрел на часы, потом на меня. 11
– Извини, мне пора.
Он отодвинул чашку и полез за деньгами.
– Оставь, – попросил я. – Угощаю.
Иван потушил сигарету.
– Хочешь правду? Про тебя?
– Хочу. Только всю.
– Ты не уедешь ни в буддийский дацан, ни в Австралию. Ни во внутреннюю эмиграцию, ни во внешнюю. Ты не купишь мотоцикл и не займешься политикой. Ты, Андрей, какое-то время походишь, пострадаешь, помучаешься... Выспишься. Отдохнешь. А потом – вернешься в свою лавку.
– Я ее ненавижу.
– Это не важно, брат. Твое место здесь. Рядом с нами. Это твой город, это твоя лавка. Твои друзья, твоя семья, твоя литература...
– Нет, – сказал я. – Это не мой город.
И показал пальцем на жующих атлетов. Те недоуменно на меня посмотрели – я помахал ладонью, подмигнул и улыбнулся.
– Это давно уже их город.
Мощные гомосеки вежливо кивнули.
Глава 12. 2000 г. Крайняя плоть как аргумент
Некоторые фрагменты литературы можно поменять местами. Например, ряд абзацев из Пруста и Набокова. Или из Лимонова и Ницше.
Некоторые фрагменты действительности тоже можно поменять местами. Например, кавказские войны девятнадцатого и двадцатого столетий.
Можно поменять местами многое. В истории, в политике, в культуре, в любви. Когда я думаю об этом, я грущу. Если многое можно поменять местами – значит, ничего не меняется. Нет никакой разницы между десятым веком и двадцать первым. Между социализмом и капитализмом. Между русским и чеченцем. Между Россией и Америкой. Везде и во все времена власть и деньги принадлежали самым коварным, жестоким и беспринципным людям. Прочие – «широкие слои населения» – вынуждены смириться. Так было, и так будет. Гении коварства и жестокости проворачивают большие дела. Вершат политику, внешнюю и внутреннюю. Управляют бюджетами. Нанятые коварными и жестокими лидерами специальные умники, профессиональные демагоги, объясняют широким слоям, что такое хорошо и что такое плохо.
Государственной системе не требуются люди, гомо сапиенсы. Нужны солдаты и налогоплательщики. Мужчинам должно кормить своих женщин; женщинам должно производить новых солдат и налогоплательщиков.
Войны удобны. Всякая большая империя любит иметь где-то на окраине маленькую войну. При помощи войны хорошо манипулировать «широкими слоями». Накачивать мозги шовинистической риторикой. Без войны армия скучает и разлагается. Война держит нацию в тонусе. Война бодрит обывателя и одновременно отрезвляет его.
Война – хлеб для всякого демагога. Русские демагоги – одни из лучших. Им далеко до английских или американских, но все же ребята туго знают свое дело. На нас напали – мы хорошие, мы будем защищаться. Мы напали – мы тоже хорошие, мы устанавливаем конституци12 онный порядок. Русский язык богат и гибок, он идеально приспособлен для жонглирования понятиями. Наш тайный агент – всегда «разведчик», их тайный агент – всегда «шпион». Гад, сволочь, донельзя коварный. Наши диверсанты – всегда «партизаны», их диверсанты – «боевики» и «террористы». Их войска всегда позорно бегут – наши отступают на заранее подготовленные позиции.
Война несет смерть солдатам и ложь всем остальным.
В нынешние просвещенные времена права человека блюдут миллионы профессионалов, начиная от полиции и заканчивая философами, религиозными деятелями и правозащитниками. Охрана человека от насилия превратилась в серьезный бизнес, выделяются огромные суммы, привлечены голливудские звезды и особы королевской крови – но нас продолжают убивать.
Один говорил: «Не убий» – другие убивали миллионами и не собираются останавливаться на достигнутом.
Пресс-секретарь мэра Грозного стал знаменит в Москве. Фамилию пресс-секретаря склоняли центральные телеканалы. Летом 2000 года страна несколько раз видела чеченскую войну так, как преподносил ее пресссекретарь. Его материалы отличались от сюжетов государственного телевещания минимализмом и прямотой. Его война была не войной с сепаратистами, а войной с дураками. Его чеченцы отчаянно сражались за свои чеченские ценности. Они ловили мародеров, проводили в школы центральное отопление, громили разбойничьи шайки и передавали задержанных федеральным властям, а наемников расстреливали на месте.
Работать было просто. Прилетев из Грозного, пресссекретарь обзванивал репортеров и раздавал информацию (фотографии, видеокассеты) всем желающим. ТАСС, газета «Коммерсант» и телекомпания НТВ проходили как фавориты, туда отдавалось самое важное, жареное – пресс-секретарь полагал, что именно «Коммерсант» и НТВ накрывают нужную ему целевую аудиторию: думающих молодых граждан. Не провинциальных пенсионеров, любителей «Смехопанорамы» и прочей жвачки, а современных городских мужчин и женщин, принимающих решения. И в «Коммерсанте», и на улице Королева пресс-секретаря слушали с удовольствием.
Он использовал все основные приемы военной пропаганды. Военная пропаганда ничем не отличается от любой другой пропаганды, или от рекламы, или от дисциплины, называемой «пиар». Везде одни и те же простые правила. Что бы ни говорили, лишь бы говорили. Победил не тот, кто на самом деле победил, а тот, кто громче всех крикнул, что победил. Говори проще, повторяй одни и те же короткие слова как можно чаще. Аудитория – это женщина, она должна тебя любить. Главное – не смысл, а интонация. И так далее.
Все основные учебники по промыванию мозгов, включая биографию Геббельса и «Государя» Макиавелли, пресс-секретарь прочел еще в тюрьме, ради самообразования, и конспекты составил.
Пресс-секретарь никогда не лгал. Кому доверили военпроп – тому незачем лгать. Лгать – это очень непрофессионально. Если подробно живописать победы, тебя не успеют спросить о поражениях.
Слава человека, добывающего эксклюзив из самого пекла, возбуждала. Деревенский паренек, недоучившийся студент, отсидевший три года за неуплату налогов, влиял на умы. Вставлял людям в головы свои мысли. Сто сорок пять миллионов получали сигналы от пресс-секретаря: смотрите, чеченцы – не дикари, не го12 ловорезы, они хотят жить мирно.
Так прошло лето. Я был очень занят, весел и сосредоточен. Я влиял на умы.
Семья сидела без копья.
Я приезжал в Чечню в июле, потом в августе. В октябре прилетел опять. Персональный автомобиль с охраной уже не встречал меня в аэропорту. В конце лета Бислан рассорился с Москвой. Он был воин, а не администратор. Он уважал российских генералов, но открыто презирал сидевшее в Гудермесе правительство республики, считая его марионеточным. В августе он собрал тысячу человек, приказал окружить здание правительства и потребовал, чтобы «экстремисты и националисты» немедленно и навсегда покинули свои кресла. Акция прошла без единого выстрела, но политическая карьера мэра Грозного была погублена. Федеральные власти хотели иметь на посту президента Чечни менее импульсивного человека.
