– Ты чего, бес поганый?! – заорал блондин, нагло врезая кулаком в стекло со стороны Кирюхи. – Глаза пропил? Не видишь, куда едешь?
Кирилл знал, что он прав. Он шел на зеленый сигнал – эти, в коже и джинсе, летели на красный. Рассчитывали, очевидно, на трусливо-мещанский водительский этикет новых времен: катишь на помойке – уступи дорогу.
Дернув дверь, он вышел.
Вокруг разгоралось пахнущее сырой травой подмосковное летнее утро. Небо на востоке окрашивалось розовым. То был момент исчезновения последних, самых ярких, звезд и появления первых, самых нежных и юных, солнечных лучей. Не вполне удачный момент для шоферской разборки, но что поделаешь.
Никитин что-то выкрикнул успокаивающе-предостерегающее с заднего сиденья, но что именно – Кирюха не расслышал. Его сознание помутнело, и привиделось далекое теперь детство, и второй класс «б», и надоевший сосед по парте, непроходимо вредный, никогда не дававший списать даже самого пустякового домашнего задания, не говоря уже о контрольных работах, и даже иной раз отгораживающийся от Кирюши Кораблика вертикально поставленной бледно-розовой ладошкой; тоже блондин, как один из этих, агрессивных; в ту ладошку Кирюша однажды и вонзил острие английской булавки.
Теперь вредные мальчишки увеличились числом, их стало аж трое, они угрожающе придвигались, их лица сложились в агрессивно-пренебрежительные гримасы. Дураки, они не знали, что у Кирюши Кораблика папка сидит за убийство, а папкин острый ножичек хранится у сына в кармане штанов…
Первому – широкоплечему – он сразу проткнул щеку. Атака внешне страшная, дикая, но на деле практически безопасная для здоровья пострадавшего. Ведь щека есть всего лишь тонкий кусок подвижного мяса. Дыра быстро зарастет, останется шрам – подумаешь, проблема… Правда, лезвие вошло не так, как он метил, чуть ниже, острие угодило в челюсть, и один из коренных зубов, судя по ощущениям, вылетел внутрь рта врага. Тот как раз вдохнул, от неожиданности, и выбитый зуб проскочил в дыхательные пути. Широкоплечий закрыл руками окровавленную физиономию и закашлялся. А Кирюха обратным движением руки уже рассек, чуть присев, переднюю поверхность бедра второго – блондина. Как большинство блондинов, этот оказался слабоват характером – испугался, нецензурно завизжал и упал на одно колено.
Убивать Кирилл не хотел. В артерии и вены не целил. Отбить нападение – вот была его задача.
Третий, джинсовый, обнаружив такой расклад и увидев на своих товарищах обильную блестящую кровь, благоразумно отпрыгнул. Выставив перед собой лезвие – с него капало, – Кирюха что-то закричал и попер вперед буром. Но враг уже отступал, подхватив под локти раненых партнеров. Слюняво причитающего блондина Кирюха еще успел ухватить за прочный кожаный воротник, наподдать ногой и неторопливо, дочиста обтереть окровавленный нож об его одежду. Затем он спрятал отцовский сувенир, утратил интерес к нахалам, вернулся за руль и хладнокровно продолжил движение. Через пару минут его немного тряхануло – пришел адреналин. Закружилась голова, и ослабли ноги. Не будь Никитина, он бы остановился у обочины и перекурил, пока пройдет боевой мандраж. Но при шефе не подал виду.
Шокированный бледный Никитин – драку он наблюдал из-за стекла, три подонка по глупости даже не заметили его присутствия – всю оставшуюся дорогу до офиса молчал. Потом выяснилось, что номер машины оппонентов он запомнил. Уже наутро дураков пробили, стали искать, чтобы наказать всерьез. Но не нашли. Шведская машина оказалась зарегистрированной на подставное лицо: персонального пенсионера, кавалера двух орденов Славы – с боевым дедом не стали связываться. Заявление в органы милиции о дорожной драке не поступало. В травмопункты города и области с ножевыми ранениями тоже никто не обращался ни в ту ночь, ни в последующие сутки.
– Естественно, – усмехаясь, сказал тогда Кирилл шефу Никитину. – Я ж по-легкому работал. Шуганул, кровь пустил – ерунда…
– Ерунда или не ерунда, – жестко ответил Никитин, – больше так никогда не делай.
– Вообще-то мой папа за такое же дело четырнадцать лет получил в семьдесят восьмом.
– Что ж ты выводов не сделал?
– Почему, – удивился Кир, – не сделал? Сделал. Вывод такой: бить надо – сразу до смерти. В шею. В пах. В печень. В течение пятнадцати минут цель гарантированно кончается от обильной кровопотери. Если б папка тогда так ударил, он бы и сейчас жил…
Никитин посмотрел на Кирюху внимательным новым взглядом, быстро этот взгляд спрятал, хмыкнул, задумался и тихо произнес:
– Езжай сейчас домой. Отдыхай. И жди. Тебе позвонят.
Конечно, Кирюха немного сыграл. Изобразил – из озорства, из некой, самому ему не совсем понятной «новой русской» бравады – кровожадного недалекого киллера.
На самом деле убивать ему не хотелось. Он не считал себя убийцей. Убивать вообще очень страшно, и Кирилл Кораблик ясно ощущал, что не готов к убийству, и никогда не был готов, и не будет готов. Насильственная смерть – вещь сугубо интимная, сулящая муки совести, и необратимые изменения психики, и ночные кошмары, и кару Божью. Кирилл Кораблик никогда не думал о себе как об убийце.
На следующий день из фонда позвонили. Казначей Хренов от лица президента Ивана Никитина сообщил, что Кириллу Кораблику выплачивается единовременная премия в размере тысячи американских долларов и назначается ему отпуск в два месяца с сохранением содержания.
Деньги в конверте привезли тут же.
Первое, что сделал Кир, получив столь внушительную сумму, – купил абонемент в бассейн. Он обожал плавание.
Весь следующий год своего шефа Никитина Кирюха видел только по телевизору, работой его не загружали.
Только один раз, императивно, в десять вечера, вызвали в фонд. Велели надеть приличный костюм, белую рубаху и галстук. Привезли в неизвестном ему автомобиле неизвестной ему марки на какие-то переговоры. Беседа шла корректно, на полутонах в кабинете двухэтажного особняка по Рублево-Успенскому шоссе. Хозяин кабинета задолжал два миллиона долларов, отдать не мог или не хотел. После трехчасового, с перерывами на кофе и вермут, диспута тихий, скромный Кирилл Кораблик, в пиджачной паре от Дольче и Габбана, в круглых очках а-ля Джон Леннон, как было заранее договорено, траурно вздохнул, внимательно изучил тело хозяина дома – узкую грудь, слабые плечи, тонкую шею, упрямо поддерживающую маленький, но отчетливо квадратный, волевой подбородок, – и задумчиво произнес:
– Может, ему ножичек в глазик воткнуть?
Прочие участники беседы здесь как бы вскинулись, как бы защитили несчастного от посягательств безжалостного палача, как бы остановили руками угрожающую эскападу. Кирюха сел на свое место. На том его миссия окончилась.
Хозяин круто пронервничал и по окончании переговоров, при прощании, не подал Кирюхе руку.
Отдал он два лимона или зажал – осталось для Кирилла тайной; спустя неделю ему привезли в конверте его долю, довольно скромную, но на большее он и не претендовал. Пара крупных купюр, пара таблеток экстези, пара граммов кокаина, пара кораблей хорошей марихуаны плюс звонок самого Никитина с благодарностью за верные действия – нормальный гонорар за одну-единственную, в нужный момент произнесенную фразу.
