Раз я страшный, решил он, пусть я буду самым страшным. И называть себя стану – Кир. Как ассирийского царя.
Он стал брить голову и носить очки с круглыми стеклами.
Это, кстати, ему помогло, и через полтора года после начала учебы Кирилл Кораблик потерял-таки невинность. Женщины презирают некрасивых, внешне неинтересных самцов, но к явно уродливым испытывают определенную тягу, смесь жалости и любопытства; последнее качество, как известно, есть основной мотор их естества.
Настало время, и ему прислали повестку из военкомата, и отправили служить срочную службу в ледяные степи Северного Казахстана.
Дедовщина во внутренних войсках процветала, и на второй день службы Киру досталось. Двое дембелей-дагестанцев настучали ему «в душу» и надавали оплеух. Не избили – унизили.
Следующей же ночью салабон Кораблик попробовал стащить у задремавшего дневального штык-нож. Но оружие не понравилось. Тяжелое, громоздкое, тупое – оно годилось только для открывания банок с тушенкой. Еще через сутки салабон дождался наряда на кухню, там украл гораздо более удобное перо, заточил его о кусок бордюрного камня и без особых раздумий порезал обоих обидчиков, причем одному отворил лучевую артерию – джигита едва успели спасти; дело замяли, Кирюху от греха перевели из карагандинского гарнизона в запредельную глушь – там ему повезло: почти весь срок он провел в качестве командирского водителя.
Закончив учебу – как раз стартовало последнее десятилетие века, – он почти год бездельничал, затем собрался устраиваться работать на скорую помощь. Там нормально, считал он. Смена – двенадцать часов. Отбарабанил две смены подряд – двое суток отдыхаешь. Но мать отсоветовала. Повезло нам с тобой, сказала она однажды. В кои-то веки повезло. Твоя тетка в Москву перебралась. Ее муж стал большим человеком. У него тут бизнес. Ему нужны свои люди. Езжай к нему – авось на что-нибудь сгодишься…
Своего родственника, бывшую уральскую хоккейную знаменитость, Кирилл зауважал с первых секунд знакомства. В лице и жестах Ивана Никитина сквозило то, что в старые времена называлось «сердечностью», а в новые – «профессиональным обаянием». Широко улыбаясь, красивый кряжистый Никитин крепко пожал Кирюхе руку (едва не сломал) и произнес:
– Вот ты, значит, какой. Что умеешь делать?
Кирилл подумал и ответил:
– Я умею быть рядом.
Фраза понравилась, и новый сотрудник Межрегионального фонда ветеранов спорта несколько месяцев выполнял разного рода поручения, очень необременительные, типа «съезди с ребятами, послушай, о чем будет разговор, потом мне расскажешь».
Ребята в фонде подобрались душевные, сплошь ветераны спорта не ниже метра девяносто. На их фоне маленький кривоногий Кирюха смотрелся бы карикатурой – но почему-то не смотрелся карикатурой, скорее наоборот. Московские собеседники уральских парней часто задерживали взгляд на бритоголовом сморчке.
Разговоры касались в основном денег. Кто кому сколько должен и как намерен отдавать. Еще говорили о нефти и газе, алмазах, золоте и платине. О древесине и мехах. О байкальской целлюлозе и японских автомобилях. Кирилл мало что понимал, зато умел запоминать и улавливать.
Его быстро передвинули в личные водители шефа. Никто не удивился. Кирилл Кораблик был родственник. Это уральские люди хорошо понимали. Родственник никогда не продаст.
В месяц он зарабатывал столько, сколько его приятель Гагик Джафаров, врач скорой помощи, имел в год.
Стал понемногу создавать свою собственную жизнь. Снял двухкомнатную квартиру в Солнцево. Приобрел видеомагнитофон и диван. Завел себе девушку.
Девушка уважала «Амаретто» и коленно-локтевую позицию, Кирюха – тоже; он включал видео, удобным образом устраивал тело подруги, дистанционный пульт помещал на ее узкую, в мелких родинках спину – и смотрел кино. Придуманный им способ одновременного удовлетворения как физических, так и духовно-эстетических потребностей казался ему идеальным. Как известно, предела совершенству нет: впоследствии он стал доверять пульт подруге, сам же отдавал команды голосом. Здесь неинтересно, перемотай вперед. Останови. А здесь отмотай назад, посмотрим еще раз. Видала, как он врезал? Снес башку одним ударом!
Подруга оказалась смирная и исполнительная. Никогда не забывала после очередного эротически-кинематографического заплыва вымыть посуду и перемотать кассету на начало. За сеанс она брала пятьдесят долларов – вполне божеская такса по тем временам. Девчонки с улицы давно уже запрашивали сто.
Хорошо, черт побери, иметь на переднем плане, в пределах досягаемости, горячие, бархатные, ритмично колышущиеся полусферы женской плоти, а на среднем плане – телеэкран, где супергерой изобретательно мордует оппонента, и чтобы в то же время на заднем плане, в окне, полыхал рубиново-фиолетовый московский закат! Вот где настоящая жизнь, полноценная и полнокровная!
Впрочем, так пожить удавалось далеко не каждый день, Кир уставал. Никитин не щадил ни себя, ни своих людей. Его день начинался в десять, заканчивался за полночь. Едва не еженедельно шеф летал домой – за консультациями. Постепенно Кирюха догадался, что президент фонда – вовсе не главный человек. Не свадебный генерал, конечно, но и не единоличный лидер. И вообще не лидер. Шефа продвигала в Москву целая группировка бизнесменов и бандитов. Те и другие ухитрились цивилизованно объединить усилия и капиталы с целью наступления на столицу. А шеф – седовласый мачо с хорошо подвешенным языком и безупречной биографией – выступал в качестве короля, сделанного свитой.
Многочасовые бдения в аэропортах стали для Кирилла обычным делом. Но он привык. Его все устраивало. Управлять большой, быстрой и престижной машиной, оснащенной кондиционером и прочими козырными прибамбасами, быть рядом с солидными богатыми людьми, играть роль равнодушного свидетеля откровенных разговоров, иметь деньги на травку и выпивку – совсем неплохо для двадцатитрехлетнего паренька, совсем недавно собиравшегося посвятить жизнь клизмам и измерению артериального давления.
Однажды все изменилось.
В тот поздний июльский вечер утомленный перелетом шеф распорядился двигать в офис. Его лицо выразило недоуменное неудовольствие (или недовольное недоумение), поскольку парадный лимузин буквально накануне пришлось поставить в сервис на профилактику, и на выходе Кирюха подал начальнику резервную машину – ординарное авто производства заводов имени товарища Тольятти. Экипаж, правда, бежал вполне резво. Кир вырулил на трассу, разогнался, проскочил на зеленый четыре светофора; на пятом, уже почти в Химках, в пяти верстах от въезда в Москву, с боковой дороги выскочил, против всех мыслимых правил, стремительный темно-синий аппарат, слаженный в цехах шведского акционерного авиастроительного предприятия. На сухом асфальте восемь колес пронзительно завизжали, сверкнули две пары фар, два клаксона прогудели возмущенные трели.
Столкновения не случилось – случился конфликт.
Из шведского агрегата упруго выскочили трое: широкоплечий, в черной коже, и второй, блондин, в такой же коже, третий, для разнообразия, был одет в синюю джинсу.
