Бессмысленно, зря, без толку. Как там говорила рыжая? Бесперспективняк. Мальчишка спасен, все в порядке, от сердца отлегло — надо было сразу сваливать…
Вернулся в кухню. Застал Жарова переводящим мутный взгляд с молодой женщины на старую и обратно, бубнящим некий монолог.
— …согласен, правильно. Но они не поэтому помирятся. Они помирятся, потому что им деваться некуда. У Знайки бизнес, большие деньги. Надо, чтобы кто-то прикрывал тыл! Серьезному человеку обязательно нужна надежная, умная баба…
— Я тебе не баба, — вставила Камилла.
— Молчи и слушай! — заревел ее брат. — Лучше быть бабой, чем девкой! Он твой муж. Он мне говорил, что это ты его прогнала. Я ему, кстати, верю. Неужели ты не понимаешь, что мужика прогонять нельзя? Мужик, если его прогнать, сразу с ума сходит. С мужиком можно все что угодно сделать. По морде дать. Заставить спать на коврике возле двери. Ему даже изменить можно — он поймет… Но взять и самой за порог выставить — это большая ошибка. У меня работает парень, менеджер по продажам, один из лучших… У него тридцать тысяч рублей оклада, плюс он около восьмидесяти тысяч в месяц имеет премиальных. Зарабатывает то есть очень прилично. В день обзванивает по семьдесят человек. Трудяга, умница. Все до копейки отдает своей жене. Но если он вечером лишнюю рюмку выпьет — эта самая жена его за дверь гонит, и он в подъезде спит. На газетах! Имея пятьдесят тысяч долларов в год — на газетах спит!.. Так нельзя. Я, например, тоже совсем не ангел. Моя любимая супруга однажды мне сноуборд об голову сломала. Пополам развалился, на две части. Но на дверь никогда не указывала. Попробовала бы указать! Выгнать мужика из дому — все равно что в задницу его трахнуть, простите за прямоту. Это все, что я хотел сказать.
Дальше разбирайтесь без меня. А я пошел. Выйдем, Знайка. Покурим на лестнице…
— Нет, Герман, — произнесла госпожа Знаева. — Ты пока не уйдешь. И ты, Сергей, тоже. Мы очень вовремя сюда все пришли. Не случись такого неприятного повода — мы бы не собрались. Неужели вы не поняли, что всех нас собрал маленький мальчик?! Что это он, Виталик, сделал так, чтоб взрослые наконец сошлись и договорились?
Камилла разразилась рыданиями.
— Мама, — взмолился Знаев. — Давай закончим, а? Это жестоко.
— Жестоко? Ломать своему сыну жизнь — вот где жестокость. Не говори мне про жестокость, Сережа. Я тебя родила и воспитала. Я не знаю более жестокого человека, чем ты. Только ты, при всей твоей жестокости, очень добрый. Поэтому вся твоя жестокость направлена на себя самого. А внешняя жестокость, от других людей исходящая, — тебе как с гуся вода… Ты сейчас меня слушаешь, а сам думаешь, как бы тебе на часы поглядеть и понять, сколько ты времени потерял…
— Мне трудно, мама. Я не могу. Воевать и на работе, и дома. Глупо воевать с собственной женой.
— При чем здесь дом и жена? Ты воюешь сам с собой.
— Вот! — крикнула Камилла. — Вот оно, слово главное! Ему все — война! Он сделал меня вдовой! Он воюет на войне, которую сам себе придумал! Почему нельзя жить как все, мирно?
— Он очень гордый, — вздохнула госпожа Знаева. — Быть как все — ему неинтересно.
Что за туфли у нее, подумал Знаев. Старые, потрескавшиеся, каблуки сбиты. Подарить новые или деньгами дать — не возьмет. Еще и отругает. За всю жизнь ни копейки не взяла…
— И что мне делать? — устало спросила Камилла.
— Понять, — улыбнулась мама. — И привыкнуть.
— К такому нельзя привыкнуть! Как можно привыкнуть к человеку, которому интересно только с самим собой? Которого собственная жена — отвлекает? Который банком руководит, самосовершенствуется, спортом занимается, языки иностранные учит, книжку пишет…
— Книгу, — поправила мама.
— Что?
— Не «книжку», а «книгу».
— Боже мой, какая разница?
— Разница есть.
Камилла вскочила.
— Это издевательство! Надо мной! В моем же доме! Это разговор слепого с глухим!
— Вот именно, — мстительно вставил Знаев.
— Я бы, между прочим, — госпожа Знаева еще больше выпрямила и без того прямую спину, — таким мужем гордилась. Разносторонне развитый, обеспеченный, не пьет, не курит, спортсмен…
— Я б тоже гордилась, — всхлипнула бывшая банкирша. — Да что-то не получается. В его жизни мне нет места.
— Кто же в этом виноват?
— Никто, — отрезал банкир. — Давайте прекратим.
— Да, — поддержал его Жаров. — Прекратим. Но договориться надо.
— О чем?! — хором вскричали бывшие супруги Знаевы.
— О чем-нибудь. Прошел год, вы отдохнули друг от друга. Пора догадаться, что ваш разрыв повредил всем. Камилла — несчастна. Виталик — без отца. Я — за сестру переживаю. У Знайки вообще крыша поехала…
— Не понял, — сказал банкир.
— Все ты понял.
— А ты не груби нам, — резко велела сыну мама. — Я ведь тоже — Знаева. Я знаю, что ты думал. Ты думал, я пришла, чтоб на бывшую сноху наезжать. Воспитывать и так далее… Нет, сын. Твоя жена ни в чем не виновата. Я ее очень понимаю. Я не для того тебя растила, чтоб ты в лесу сидел, один, как сыч, и боялся лишний раз к людям выйти и их выслушать. Кем ты себя возомнил? Полубогом? Или тебе на все наплевать и ты думаешь только о том, как бы тебе на часы посмотреть? А? Угадала? Хочешь посмотреть на часы?
— Нет.
— Или, может быть, тебе снизойти до проблем собственной жены — западло? Я правильно сказала, Герман? Западло?
— Точняк, — хмыкнул Жаров. — Западло.
Мама ошиблась. Ее сын уже много лет мог обходиться без регулярных взглядов на циферблат, а наручный хронометр носил по привычке, из уважения к его функции. Самые главные часы тикали в голове банкира, они были очень точны; например, сейчас он доподлинно знал, что с момента ухода спасателей — когда проблема с ребенком благополучно разрешилась — и до момента произнесения матерью последней фразы прошло двадцать семь минут.
Госпожа Знаева нервно передвинула по столу свою чашку.
— Мне шестьдесят девять лет, сынок. Я столько чистоплюев и снобов за свою жизнь видела, сколько тебе и не снилось. Что ты сделал со своей жизнью? Со своей душой? Со своей женой? Ты только представь: в твоем собственном доме твой собственный сын едва до полусмерти не задохнулся! Пока его папа в лесу свежим воздухом дышал! Что, стыдно тебе? Запомни навсегда: человек один не может, это противоестественно. Робинзон Крузо, и тот попугайчика завел, чтоб с ума не сойти…
Она вздохнула, достала платок, надушенный чем-то приторным. Поднесла к ноздрям.
— Ты давеча правильно сказал: пора заканчивать. Важный разговор — короткий разговор. И вот как я его закончу, дорогой сын: не приходишь к жене — значит, и к матери своей не приходи. Езжай в свой лес и сиди, пока от тоски не взвоешь.
