Согласно проекту, выезд из моей крепости придется практически в окна соседнего дома. Его обитатели не смогут даже форточки открыть. Шум и угарный газ станут частью их жизни. Стоимость их квартир резко упадет. Кому понравится, если в сорока метрах от спальни станут круглосуточно реветь разнообразные автомобили?
Багзи Сигел не знал такой проблемы. Он строил в пустыне. Хорошо было Багзи Сигелу.
Реклама в газетах и на кабельном телевидении уже была оплачена. В конторе сидели секретарша и бухгалтер. Владелец экскаватора ждал сигнала, чтобы стартовать. Бригада плотников неторопливо пьянствовала на мои деньги, приноравливаясь ставить забор.
Я мог запустить дело несколькими телефонными звонками. Два-три дня – и покупатели станут драться возле моего кассового окошечка.
Но что дальше? Вкладываться в кирпич и бетон, закапывать в землю чужие деньги, чтобы однажды получить из какой-нибудь зловещей надзорной инстанции приказ: прекратить и заморозить? Акционеры останутся ни с чем. Разорвут меня на части. Затаскают по судам.
Так все рухнуло. Амбиции, собранные по крохам деньги, претензии к миру – все обратилось в дешевый понт, в жлобский финт легкомысленного эгоиста. Иллюзии растаяли.
Я страшно напился в тот день. Без остатка погрузился в понимание своей неудачи.
Они не дадут тебе ничего сделать. Они будут протестовать и жаловаться. Если ты рискнешь продолжить, ты потеряешь все, наживешь себе врагов и будешь десятилетиями выплачивать долги.
Месяц я беспробудно пьянствовал, периодически читая в газетах о тех или иных околостроительных скандалах (почему раньше не обращал внимания на такие статьи?). Задним числом выяснилось, что всякая стройка обязательно сопровождается бурными протестами местных жителей. Даже возведение «Макдоналдса» в моем родном городе едва не утонуло в потоке жалоб, в том числе в прокуратуру. Требуем пресечь, нам не нужна под окнами капиталистическая обжираловка, гости которой будут приезжать на своих машинах и хлопать дверями – а нам спать надо!
Пресса охотно муссировала эту тематику. Едва какой-нибудь наивный деятель находил свободный пустырь и пытался возвести дом, магазин, гараж, офисный центр или, не дай Бог, мойку для автомобилей, как местное население поднималось на борьбу. Бурлили митинги, приезжали депутаты и телевидение. Старухи бросались под ножи бульдозеров. Отцы семейств совершали ночные вылазки, крушили и поджигали заборы. Мы тут давно сидим, а вам не позволим. Сами пользуемся, а вас не пустим. Понаехали тут. Нашим детям негде гулять. Нашим собакам негде производить дефекацию. Нам не нужны новые соседи – они поставят свои машины на наши места. Нам не нужны новые магазины – там станут продавать спиртное, и наши мужья окончательно сопьются, а молодежь возьмет за правило уринировать в наших подъездах.
Что тогда говорить о моем гараже, источнике грязи, пыли и шума, объекте, нарушающем экологию?
Меня бы съели с потрохами.
Собравшись с духом, я объявил кредиторам о приостановке работ. Те, возможно, обиделись бы. Надавили на меня по-взрослому. Пустили под пресс. Поставили на счетчик. Однако побоялись. Знали, что недавно я «мотал срок», – как говорят те, кто никогда не мотал срок.
Багзи Сигела из меня не вышло. Во-первых, потому что ничего не построил. Во-вторых, потому что уцелел.
Еще через два месяца созрел эпилог. Или, объективно глядя, – хэппи-энд. Изловчившись вернуть разочарованным бедолагам их кровные дензнаки, я присовокупил еще кое-что за моральный ущерб и с легким сердцем обанкротился. Тем более, что строительство гаражей было не единственным моим источником доходов. Осталось рассчитаться с банком и съехать с арендованных площадей – спасти хотя бы столы и стулья, и компьютеры, и портрет старого друга.
Всю осень я потратил на то, чтобы собрать деньги для погашения кредита. Свернуть контору не доходили руки. Я выбрал время только сейчас, в самом конце января две тысячи шестого года. Точнее – заставил себя. Все-таки разрушать то, что создано своими руками и головой, сладко только в определенные, особенные моменты – в другие же моменты горько и тяжело.
Мрачный и торжественный – дурак дураком – несостоявшийся создатель недвижимости добыл из портфеля пластиковый мешок и нервными движениями пораженца стал сметать в хрустящий черный зев всевозможные канцелярские мелочи. То, чем деловые люди обставляют свой быт. Скрепки, склейки, фломастеры, дыроколы, калькуляторы, подстаканники, зажимы, скоросшиватели, папочки, блокнотики, календарики, точилки для карандашей, и сами карандаши, и маркеры, и авторучки, и пепельницы, и ножницы, и линейки, и штемпельные подушечки, и сами штемпели – «оплачено», «отгружено», «принято», «выдано», «оприходовано», «аннулировано» – и бланки, и квитанции, и накладные, и ордера, и особые книжицы для хранения визитных карточек, и полиэтиленовые файлы, и бумажные конверты, и еще десять тысяч приспособ, всегда необходимых предпринимателю, если он знает, что предпринимать.
Вышеупомянутый канцбум когда-то закупался с двумя целями. Во-первых, для удобства работы, во-вторых – чтобы клиенты-покупатели легче расставались со своими деньгами. Вы приходите в офис – в мою контору – и видите, что все тут оборудовано по первому разряду. Вы видите, что даже скрепки позолоченные. Вы видите, что всякая мелочь продумана и возведена в абсолют. Вы наблюдаете идеальный бизнес как таковой. Пальцы манагеров порхают над клавиатурами ультрасовременных компьютеров, и интимно клацают степлеры, сжимая в единое целое многостраничные контракты, кажинный не иначе как на миллион баксов ассигнациями. Вы видите процветание в чистом виде. И тогда вы достаете из кармана свои деньги, кладете на стол и произносите:
– Возьмите и мои, пожалуйста.
...Не прошло и пяти минут, как появился наименее желательный мне гость. Комендант здания Хабибуллин. Сборщик арендной платы. Отставной полковник милиции, изо всех сил играющий роль отставного военного. Застегнут на все пуговицы, узел галстука подпирает кадык, обильно подернутый мягким жиром уроженца заволжских степей.
Его я довольно быстро понял. Вояки, пусть и отставные, смотрят открыто и честно. Словно в переносицу верховного главнокомандующего. Или в лицо своей горячей самурайской смерти. Комендант же имел взгляд типичного правоохранителя. Скользяще-шарящий, вроде бы бесцельный, но в реальности очень прицельный. В целом – неприятный.
Впрочем, и он меня разгадал. Так и не поверил, что вечно куда-то спешащий малый в возрасте едва за тридцать с хаотической мимикой неврастеника есть хозяин капитального строительства. Не исключено, что он даже проверил меня, через бывших коллег, по милицейским архивам. И выяснил, что я – судим. И подозревал как афериста.
Однажды мы с ним пропустили пару рюмок, на новогодних праздниках. Но и под хмельком зрачки коменданта, полуприкрытые тяжелыми татарскими веками, оставались недружелюбны. Липкие чупа-чупсы.
– Меняешь дислокацию? – невинно осведомился бывший полковник.
– Так точно.
– Прогорел?
