Первый умер спустя год, второй пропал без вести, скорее всего — тоже умер. Когда я туда вернулся, через шесть лет, в нашем схроне никого не было, а на Разъеме — слой пыли в полметра… Так эта вещь досталась мне в полное владение. Но налаживать бизнес я не стал. Одному такое хлопотное дело не провернуть, а кого-то еще брать в дело — опасно. Не посмотрят, что авторитет, в спину выстрелят — и всё: был Жилец, а теперь нет, как не было. Я вложился в казино, тогда 3D-рулетка как раз в моду входила… За два года сделал полтора миллиарда, но потом потерял осторожность, повздорил с одним крупным дядей, а это был такой дядя… В общем, чтоб к нему в кабинет попасть, надо было пятерым референтам по миллиону в карман положить, а потом еще полгода ждать очереди. И дядя меня поимел. По полной программе. Пришлось все деньги отдать и казино тоже, и на дно залечь, надолго. Я повзрослел, людям доверять перестал, да и времена изменились. Дикий Космос освоили, порядок навели, на всех трассах сверхскоростные патрули, на каждой планете администрация, вооруженное самоуправление, всё строго, не с той стороны подлетишь — сожгут на глиссаде без лишних разговоров. Сам я не пилот, таланта нет, и мне, чтоб до того астероида добраться, надо было нанимать надежного капитана, платить ему по полной программе, а шлюзование на каждой перевалочной базе стоило столько, что два раза заплатишь, а на третий раз уже тебе и Кабель не нужен. Так я жил. Раз в пять лет накоплю денег, найду капитана приличного — слетаю, дотронусь, чтоб молодость вспомнить. Добавь сюда еще риск: потратить два миллиона, лететь к черту на рога, положить ладонь на Разъем — и помереть от инфаркта? Глупо, согласись. Но всё равно летал регулярно. Это нельзя забыть, сам знаешь. Тот Разъем был лучше, чем наш с тобой. Наш кубик ракушками оброс, чтоб их медным ножичком отскрести, надо год сидеть и нырять каждый день, а тот диск был голый, чистый, мизинцем тронешь — и отпрыгиваешь: сила такая, что глаза на лоб лезут. Конечно, тут явно не обошлось без Дальней Родни, это их техника… И я, хоть не академик, думаю так, что Разъемы разбросаны по всей Галактике с определенной целью. Например, чтоб стимулировать развитие живых организмов. Не разумных существ, а именно жизни как таковой. Может быть, Родня через этот Кабель управляет всей жизнью, какая только есть: от бактерий до нас, грешных… Где жизни нет или ее мало, туда они свой Кабель тянут и качают силу…
И Великий Отец, чтобы показать перешедшую в его тело силу, напряг огромный бицепс.
Ему понадобился год, чтобы обрасти лошадиными мускулами и перевиться узлами сосудов; в прошлом году на празднике начала сезона охоты он вплавь нагнал взрослую самку тюленя, весившую около двух тонн, задушил, вытащил на берег и руками содрал шкуру.
— …А еще, — добавил он, сыграв бровью, — был случай: сидел я на Копернике по мелкому делу на ослабленном режиме и встретил там одного старого китайца, который говорил, что ему сто семьдесят лет, а сам как мальчик бегал и холода не чувствовал. Этот китаец объяснил мне, что энергия ци была известна людям еще на Старой Земле, пять тыщ лет назад. И есть продвинутые ребятишки, они умеют получать ее без всякого Кабеля, прямо из космоса. И даже не из космоса, а из всего, что есть, уясняешь? Эта чудо-сила течет через каждого человека, но чтобы ее уловить, надо всю свою жизнь положить, тренироваться каждый день с утра до ночи… Я спросил про Кабель, и китаец ответил, что ничем этот Кабель человека не заряжает, а наоборот: выкидывает из организма всё лишнее. Мгновенно прочищает тело. Якобы каждое живое существо — это труба, и через нее свободно течет энергия ци. Но со временем труба засоряется. Ты и есть Кабель, сказал мне китаец. Очисти себя и всё поймешь. Сначала тело, потом душу, чтоб никакой грязи — и тогда уловишь ци, будешь наслаждаться каждой секундой. А сидел этот китаец за двойное убийство. То есть, видимо, не смог он до конца свою трубу прочистить…
— Зато у тебя получилось, — пробормотал Марат.
— А у меня всегда всё получается, — строго ответил Жилец. — У меня получается, потому что я живу, чтобы получать, понял? У меня даже желудок модифицирован, понял? Я за него девяносто тысяч заплатил. Ручная работа, ясно? Вытаскивает из любой пищи сто процентов калорий, все эти чертовы белки и углеводы до самой последней вонючей молекулы… Куда бы я ни попал, всегда смотрю, что можно получить. Если нечего получить, ухожу. Если есть, что получить, остаюсь и получаю. Это простая система, а главное — всем понятная. Вокруг меня сразу порядок налаживается: кто не согласен отдавать — те уходят. Либо умирают. А кто согласен — остаются и отдают. Или рядом со мной встают и тоже получают. Вставай рядом, сынок, и учись.
— Я и так рядом, — сказал Марат.
Великий Отец сложил руки на груди.
— Но ты не учишься!
— Меня уже учили. Десять лет. На пилота.
— Фуфло это всё! — раздраженно выкрикнул старик. — Пилот… Кто такой пилот? Шестерка, обслуга! Персонал! Будь персоной, а не персоналом! А теперь иди, позови наш вшивый персонал, пусть тут пол вымоют, а то кровью воняет и дерьмом, а их дерьмо я нюхать не могу, оно вареньем вишневым пахнет… Сразу дом вспоминается… Папа старенький…
— А мама? — спросил Марат.
Великий Отец поднял ясные голубые глаза.
— Маму не помню я.
Он сделал паузу, глядя на своего Сына, который никогда не был ему ни сыном, ни другом, ни даже приятелем, и добавил:
— Ее папа убил.
3.
Каждый раз накануне праздника — а их в Городе с некоторых пор было достаточно — Марат втайне надеялся, что люди не придут на площадь, не образуют шевелящуюся протоплазму безумных глаз и разинутых ртов. Не будет ни вопля тысячи глоток, ни давки возле котлов с благотворительной жратвой. Все останутся в домах, на хозяйствах. Не потому что боятся Великого Отца, а просто возле семейных очагов всегда можно найти себе множество полезных занятий, да и потребность в дармовой похлебке не так велика здесь: океан кормит аборигенов досыта.
Или: устроители действа опозорятся в какой-нибудь важный момент, и вместо сладострастного рева над Городом поплывет хохот. Например, лопнет главный бубен. Палач поскользнется в луже крови и сломает ногу. Митрополит перепутает слова молитв, и его забросают рыбьими хвостами.
Но за два года ни одно шоу не провалилось, и на каждом был аншлаг.
Первые, самые хитрые и любопытные, появлялись с рассветом, занимая лучшие места — меж двумя алтарями, напротив бамбукового помоста, предназначенного для Великого Отца. Потом наступала очередь самых голодных — эти рассаживались вдоль храмовой стены и ждали, когда младшие жрецы выставят котлы и начнут разводить огонь. Далее появлялись дети: большими ватагами носились по обширному пустому пространству, поднимали пыль, глазели на сверкающие доспехи стражников. За детьми понемногу шли взрослые: снизу, из грязных кварталов, поднимались вялые собиратели икры из рода дочерей хвостатой черепахи, терпеливые и доверчивые рыбаки из родов дочерей песка, и дочерей зеленой пены, и дочерей кальмара, и хищного моллюска ю, и радужной змеи, и дракона-амфибии, который на самом деле никакой не дракон, а безобидное членистоногое, пожирающее придонные оранжевые водоросли, зубастая его пасть служит только для отпугивания врагов, а настоящее ротовое отверстие расположено прямо возле брюха; и лохматые, бесцеремонные тюленебои, и широкогрудые молчаливые северяне с белыми волосами, и ловцы угря, и пожиратели крабов. Со стороны Пирамиды небольшими группами подтягивались зажиточные владельцы торговых лавок, держатели харчевен, лекари, жены воинов, рудознатцев и храмовых служителей. Последними — уже когда площадь гудела и самые убогие начинали скандалить возле котлов, когда воины выстраивались по периметру помоста, когда жрец-глашатай и его ученик вытаскивали на ступени храма главный бубен — особую трибуну, отгороженную перилами, занимали самые богатые и влиятельные: работорговцы, судовладельцы, кузнечные мастера, мужья и сожители придворных дам.
