Марат показал ему на спящих рабов и вернулся в палатку. Сел, запустил пальцы в волосы. На мгновение захотел назад. Домой, на вершину Пирамиды. Не так уж и плохо жилось Владыке Города-на-Берегу. Особенно в последний год, когда дворцовый протокол был продуман до мелочей. Обычно в это время — спустя час после рассвета — Марат вставал с постели и снимал с двери засов, а потом опять ложился; охрана в шесть рук надавливала снаружи на входную створку, и жены, побрякивая медными браслетами, вносили котлы с теплой водой, подносы с едой и глиняные горшки с благовонными маслами; начинался ритуал омовения тела, совмещенный с трапезой. Половинка живота черепахи, копченого с горными грибами, чашка бульона из языков кораллового угря, несколько сушеных болотных ягод, избавляющих от ненужной тяжести в животе. Пока жевал, смотрел на женщин, лоснившихся от утреннего пота. Двуногие прямоходящие на этой планете спят очень крепко, погружаются в состояние, схожее с анабиозом, зато наутро все их обменные процессы резко ускоряются; проснувшись, самка истекает телесной влагой и одуряюще сладко пахнет.
Конечно, это не Фцо. Конечно, спальня Владыки не люкс-трансформер в двенадцатизвездочном отеле. Но тоже вполне пристойно. Солидный быт, налаженный за семь долгих лет путем проб и ошибок…
Пятьдесят дней пути, вспомнил Марат; пешеход делает пять километров в час, а какова скорость корабля? Какова, черт возьми, скорость этой кривой, несуразной посудины, связанной из тростника и движимой силой шестерых косматых полуживотных, и насколько она больше скорости пешего аборигена, если мы не знаем, сколько километров в час делает пеший абориген, который, в свою очередь, не знает ни километров, ни часов?
Земной пешеход делает пять километров в час, но сила тяжести здесь меньше стандартной, и день тоже меньше стандартного земного дня. Ты пилот, ты профессионал гиперперехода — сиди и считай.
До мира, где приняты земные стандарты, несколько миллионов парсек, и ты, вероятнее всего, никогда туда не вернешься, а будешь умерщвлен в ближайшие дни женщиной без имени посреди планеты без названия.
Коротко застонав, проснулся Жилец. В щели меж шкурами тут же показалась голова его служанки — она давно имела ментальную связь со своим господином, шестым чувством улавливала момент пробуждения. Не стесняясь Марата и даже слегка отодвинув его плечом, Нири проникла в палатку, обтерла мокрое лицо старика, поднесла к его губам деревянную плошку с водой. Медную посуду Жилец не любил.
Марат отвернулся. Наверное, ему следовало убить Нири сразу после того, как она пыталась перерезать ему горло. Дикарка умерла бы в твердом убеждении, что мир пребывает в равновесии. Сильный убивает слабого, рабу нельзя покушаться на жизнь господина. Владыка пощадил женщину, и теперь она его презирала.
Если эти существа меня не утопят, подумал Марат, я больше никому не позволю себя презирать.
Снаружи послышались крики и звуки ударов, корпус лодки заскрипел и дрогнул.
Он вышел, выпрямился. Солнце било прямо в глаза. Гребцы подняли к нему клиновидные, покрытые шерстью лица, бросили весла, замерли. Один — самый крупный — предупредительно зарычал. Сцай, когда-то суетливый и улыбчивый, теперь, спустя годы, оказался мрачным и ветхим малым с костлявыми, в медных браслетах, руками. Увидев Хозяина Огня, он сильно побледнел и ничком рухнул на дно лодки, закрыв ладонями затылок. Марат пошевелил указательным пальцем и произнес в ухо подскочившему генералу:
— Скажи сыну тюленя, что его рабы плохо делают свою работу. Пусть у кормила сядет ведьма. А сын тюленя пусть заставит рабов грести. Скажи, пусть его лодка летит, как птица. Скажи, пусть сделает так, или я убью его.
Муугу коротко кивнул. Марат перебрался на нос, жестом приказал бродяжке оставить его одного. Сел на ее место. Уходя, она дотронулась до его шеи и произнесла звонким шепотом:
— Ты обещал, что будешь любить меня каждую ночь.
Марат не ответил.
Спустя минуту за его спиной раздалась ругань и звуки ударов: Сцай выполнял волю Владыки. Катамаран пошел заметно быстрее. Невольники зарычали, но Марат знал, что дальше угрожающих звуков дело не пойдет. Обитатели гор были опасны только на своей территории, в ущельях, на склонах, когда нападали стаей, несколько взрослых особей против одного, и только в том случае, если объект нападения был безоружен. Их одомашнивание сводилось к регулярным побоям и точному расчету ежедневного рациона. Перекармливать было нельзя — рабы немедленно бросали работу и засыпали, и наоборот, от недоедания норовили сожрать кого-либо из своих. Прочих тонкостей Марат не знал, но видел, что рабовладение давно стало сложной субкультурой и озолотило многих, в первую очередь Хохотуна, обладателя монополии на добычу живой силы; раз в месяц толстый генерал снаряжал отряд, седлал носорога, уходил далеко в горы и возвращался с богатой добычей; за молодого горного дикаря на рынке давали двадцать пять тюленьих шкур.
Вечером Марат приказал повернуть к берегу. Он не хотел, чтобы его столкнули в воду спящим. Если умирать — то в честной драке.
Муугу и Нири разожгли костер, Сцай устроил свой, на приличном отдалении от Владыки. Бродяжка не подошла ни к первому костру, ни ко второму, легла одна, Марат не пошел к ней.
В середине третьего дня обогнули южный мыс. Это была граница исследованной территории, дальше вдоль берега Марат не забирался. Здесь он смог вычислить расстояние: от Города до южной границы было восемь дней пешего хода. Если ведьма утверждала, что дорога до Узура занимает пятьдесят дней, значит, до цели оставалось еще примерно восемь суток при условии, что гребцы не выдохнутся. Но к вечеру подул устойчивый северо-восточный ветер, предвестник Большого шторма; Сцай поставил парус, и скорость выросла едва ли не втрое.
Ходить галсами аборигены не умели: торговец шкурами сначала шел под ветром в открытый океан, потом брал риф и круто забирал к берегу на веслах, после чего начинал сначала. Сам берег изменился, растительность стала беднее и сменила цвет на бледно-желтый. Горная гряда понемногу отдалялась в глубь материка.
Рабы сделались угрюмы, по ночам хрипло выли.
На шестой день Марат съел предпоследнюю таблетку мультитоника, отменил ночевку, приказал маленькому генералу поторопить Сцая. Жилец тоже не заснул, в полумраке палатки блестел глазами, сопел, хмурил брови.
— Скоро, — хмыкнул он, в ответ на вопросительный взгляд Марата. — Уже совсем скоро. Розовым мясом чую.
— Не понял, — сказал Марат. — Что ты чуешь? Узур?
— Да.
— Мы даже не знаем, что это такое.
— Дурак, — ответил Жилец. — Это ты не знаешь. А я знаю.
Вечером седьмого дня ведьма вытянула руку в сторону берега.
— Здесь! — крикнула она.
Заметно похудевший Сцай налег на кормило, разворачивая катамаран.
Ведьма первой прыгнула в воду и выбралась на сушу. Марат вторым. Огляделся. На запад от голого берега простиралась белесая пустыня; в отдалении, возле гряды чахлых кустов, лежал полузанесенный песком мертвый тюлень.
