– Я догадался, – сказал Савелий. – А ты зачем влез?
– Ты бы тоже влез, – ответил Годунов, блестя глазами. – Они бы посадили мальчишку. Они бы сломали ему жизнь.
Герц перевел взгляд на Мусу – тот сидел, подперев кулаком скулу. Возможно, даже дремал.
– Они посадят либо мальчишку, либо тебя.
– Мальчишка уже ушел. – Годунов ухмыльнулся. – Два часа назад. А я подписал протокол. То-се, капсулы мои, давно храню, где взял – не помню; пьяный был…
– Дурак. Они проверят вас обоих. Сделают анализ крови. И твоей, и Филиппка. А ты давно не жрешь траву.
– Уже сожрал, – деловито объявил Годунов. – Купил у соседа по камере. Обменял на сигареты. Третья возгонка. Гадость страшная.
Савелий вспотел.
– Черт. А я не сообразил. Я тебе даже сигарет не привез…
Гений сделал небрежный аристократический жест:
– Забудь. А Филиппок не пропадет. Я ему адресочек шепнул – там надежные люди, за сутки ему кровь почистят, специальной химией… В общем, он парень неглупый, отвертится.
– А ты?
– А я посижу.
– Ты сумасшедший, Годунов.
– Есть немного, – прогудел Годунов. – Я ведь, Савелий, книжки сочиняю. Иногда, раз в год, доходит даже до того, что меня называют писателем. А книжки, брат, пишутся не в кабинетах. Вернее, в кабинетах они тоже пишутся, но самые лучшие книжки пишутся вот в таких местах… – Он обвел руками комнату. – В тюрьмах, в окопах, в канавах. В грязных шалманах. На кабацких салфетках. Мое место – тут. Не волнуйся, я быстро вернусь. Мне много не дадут. Лет пять от силы. Заодно протрезвею. Кое-что обдумаю. Семьи у меня нет, мама умерла, плакать по мне некому, так что…
– Есть, – возразил Герц. – Есть кому плакать.
Годунов улыбнулся:
– Передай тому, кто по мне плачет, чтоб не плакал. Плакать не надо. Надо смеяться. Это единственный способ выжить. Понял меня?
Герц покачал головой.
– Папаша! – воскликнул Годунов. Муса открыл глаза. – Сержанта нельзя подводить. Он нормальный мужик. Иди, зови его.
Муса встал.
– Гарри, – пробормотал Герц. – Ты… держись, ладно?
Годунов принял бравый вид.
– Сам держись.
– И не жри траву, – прошептал Савелий. – Особенно очищенную. А то… Не успеешь сообразить, как превратишься… Будешь думать только про свет прозрачный…
Дверной замок опять зашипел. Годунов вдруг рассмеялся:
– Я давно понял, что ты читаешь Священную Тетрадь.
– Уже прочитал.
– Эх ты! – сказал гений. – Это я ее написал. Пятнадцать лет назад. Предложили халтуру, хорошие деньги – настрочил за две недели. Прощай, брат.
– Подождите, – остановил его Муса. – Самое главное забыли.
Он сунул руку в карман пиджака и достал две пачки дешевых китайских сигарет.
– Душевно благодарю, – с чувством произнес Годунов. – Папаша, ты береги Савелия. Я вижу, ты все можешь. Освобожусь – я тебя найду. Я – Гарри Годунов, я добро помню.
Глядя в немного перекошенную спину товарища, Савелий подумал, что верит ему во всем, кроме одного: он не верит, что товарищ быстро вернется.
– Хороший у тебя друг, – сказал Муса, когда они остались одни.
– Это вы мой «друг», – сухо ответил Герц. – А Гарри… Мы с ним…
– Не цепляйся к словам, – мягко возразил Муса. – Я никому не «друг». Я давно вышел из системы. Ты о Гарри теперь не думай. Тюрьма – не самое плохое место. Ты теперь о себе думай.
– Нечего думать, – мрачно произнес Герц. – Думай не думай – мне конец. Завтра меня проверят. Я, конечно, мякоть ложками не жрал, но… Всем моим людям из редакции тоже предложат пройти проверку. Скорее всего большинство откажется. Я тоже откажусь… Но это не главное.
– А что для тебя главное? – осведомился Муса.
Савелий набрал в грудь воздуха, чтоб ответить, но вошел мрачный сержант. Сделал знак.
– Пошли отсюда, – сказал Герцу старый преступник, и стало ясно, что он покидает стены участка с облегчением.
«Стюардессы» выдали очаровательные прощальные улыбки.
– Благодарим за посещение, – мелодичным голосом произнесла одна из них. – Если у вас есть претензии по существу беседы или к внешнему виду наших сотрудников либо предложения и пожелания…
– Перестань, дочка, – прервал ее Муса. – Все было прекрасно.
Они направились к машине.
– Я все-таки не понял, – тихо спросил Муса. – Почему ты решил, что тебе конец?
– Потому что не верю в их проверки, – угрюмо ответил Савелий. – В анализ крови и прочее. Какой, к черту, анализ крови, если они по выдоху могут определить, врет человек или нет?! Думаю, анализ крови – сказочка для дураков. С их техникой они любого травоеда вычислят за сто метров.
– Правильно думаешь, – одобрительно кивнул Муса. – Куда тебя отвезти?
– Куда? – Савелий задумался. – На работу.
«Друг» лихо рванул с места.
– Значит, для тебя главное – работа?
– Нет. Главное – семья. И ребенок.
– У тебя есть ребенок?
– Будет.
– Что-то ты как-то… без восторга.
Герц помолчал и спросил:
– Слышали про зеленых человечков?
Муса наклонил голову вбок и посмотрел на Савелия с интересом:
– Кое-что слышал. Значит, у вас…
– Да.
– Жена знает?
– Знает.
– И что вы решили?
– А что тут решать? Если он родится зеленым, тогда и будем решать. Но в любом случае – не отдадим. Пусть он будет зеленый, синий, фиолетовый – я не отдам своего ребенка.
– Э, – грустно вздохнул Муса. – Ты не понимаешь. Придут вооруженные люди – и отнимут. Окажешь сопротивление – посадят. И жену твою посадят. Выбьют твои модные красные зубы, дадут десять лет – и до свидания. Никто за тебя не заступится.
– А вы? – спросил Герц.
Муса сильно удивился:
– При чем тут я? Ты сам сказал, что тебе конец. Зачем я буду заступаться за человека, если он хватает себя за волосы и кричит, что ему конец?
– Я кричу, потому что не вижу выхода.
Старый злодей ничего не ответил.
– Здесь лучше повернуть, – сказал Савелий. – На проспект Константина Эрнста. Так ближе.
– Повернем, – ответил Муса. – Только сначала заедем в одно место. Посидим, поговорим спокойно. Я люблю, когда можно посидеть и поговорить спокойно…
– О чем? – Савелий напрягся.
– О жизни, – сурово ответил злодей. – Это будет на третьем этаже, но ты не волнуйся.
