– Ну, – сказал Смолин. – Было дело.
Только тут он начал вспоминать кое-какие мелочи быта… Ну да,
конечно, вот где собака зарыта… Отчего-то прежде всего ему стало смешно, и он
ухмыльнулся – широко, открыто.
Совершенно испортились нравы, никакого уважения к старшим.
Этак, чего доброго, завтра на улице шпанцы подойдут и, поплевывая сквозь зубы,
предъявят: «Дядька, мелочь есть? А ты попрыгай!»
Один из грозных бойцов – что, в принципе, было вполне
предсказуемо и ожидаемо – обиженно оскалился в попытках придать себе невероятно
грозный вид и заорал:
– Ну че ты лыбишься, че лыбишься? Тебя люди про дело
спрашивают!
Через его плечо Смолин глянул на дверь. В квартире с раннего
утра работал Шварц, но из-за солидной обивки ничего из происходящего на
площадке наверняка не слышал. Но это нисколько не напрягало, и сами эти туземцы
Смолина не напрягали – в руках у них нет ничего подручного, к тому же у всей
троицы классический вид деревенских увальней (есть некая неизгладимая печать),
так что справляться будем в одиночку…
– Короче, – сказал Смолин, подбрасывая на ладони
увесистую связку ключей от своей новой недвижимости, – что вы так на меня
вызверились, чадушки? Что я кому плохого сделал?
– Ты дурачком не прикидывайся, дядя, – обиженно и
зло произнес Дюков. – Сам прекрасно сечешь ситуацию. Я теперь из-за тебя…
не поймешь и где. Весь дом мой, кроме твоей хаты… И ты уж лучше добром скажи, в
какие игры играешь, чтоб я знал… Имею право.
– Да какие там игры… – махнул рукой Смолин.
– Какие?! А кто Витьку заплатил сотку? Сотку! Скажешь,
ничего не крутишь?
«Ну вот, – отметил Смолин, – прознали уже». Именно
эта сумма – настоящая, вся целиком – была внесена в документы по настоятельному
требованию Профессора, иначе ни на что не соглашавшегося. Как ни уламывал его Смолин
поступить так, как поступают все разумные люди, показать мизер, Профессор стоял
насмерть. Вероятнее всего, в приливе алкогольной подозрительности всерьез
опасался, что его кинут, этот самый мизер в руки и сунут. В конце концов,
Смолин махнул рукой и уступил: не ему платить налог с сотки.
Вообще-то был самый простой и бесхитростный выход из
ситуации: поговорить с этим долбаным «генеральным» по-человечески и заверить,
что домишко свой он вскоре получит целиком. Но что-то настроение было неважное,
и не хотелось оправдываться перед дурными малолетками…
– Да ничего я не кручу, – сказал он безмятежно,
успев к тому времени просчитать несколько возможных раскладов. – Купил и
купил, место приглянулось…
– А в рыло? – полюбопытствовал один из статистов.
– А у рыла хозяин есть, – сказал Смолин,
щурясь. – Чего ж вы, ребятки, какого-нибудь местного авторитета не
подогнали? Ферапонта Сутулого или Еремея Гнутого? Должны ж тут у вас быть
этакие авторитеты…
– Я те щас без авторитета… – грозно пообещал
второй статист.
– Уписаться можно со страху, – ответствовал
Смолин.
Тактика себя оправдывала – ребятки начинали закипать, что
твой чайник, а подобное состояние души сплошь и рядом ведет к проигрышу,
особенно если имеешь дело с человеком, кое-что в этой жизни повидавшим и знающим,
с какого конца редьку есть…
Забава, правда, начинала Смолину поднадоедать – у него
хватало более серьезных дел.
– Вот что, орелики, – сказал он вяло, –
валите отсюда и не капайте на мозги. Будет что-то интересное для вас, я вам
непременно сообщу…
«Сейчас взорвутся, – констатировал он холодно, все еще
баюкая на ладони ключи. Не могут не взорваться, щенки провинциальные…»
И точно, оба обормота, кипя и фыркая, двинулись на него,
пытаясь сграбастать за ворот.
А ля гер, ком а ля гер… Неуловимым движением Смолин отпрянул
от правого, швырнул связку ключей в лицо левому и, когда тот предсказуемо
отскочил, инстинктивно прикрыв лицо, без замаха саданул его носком туфли под
колено, моментально добавил по кадыку, рубанул ладонями по ушам. Не теряя ни
секунды, качнулся вправо, наступил со всей силы противнику на ногу и двинул
локтем по роже, вслед за чем снял ногу. Парняга улетел к стене, в каковую с
превеликим шумом и впечатался спиной и затылком. Поморщившись от деревянного
стука, сопровождавшего соприкосновение дурной башки со стенкой, Смолин оценил
ситуацию. Все было моментально кончено в лучших традициях жестокой зоновской
драки. Один лежал у стены, второй сидел на корточках, зажимая уши и издавая
горестные стоны, оба пытались осознать, что же с ними такое произошло. Что до
главаря, мсье Дюкова, то он, разинув рот и бледнея лицом, тихонько отступал к
стене, в каковую и уперся лопатками. Все было в совершеннейшем порядке.
– Вот так оно и бывает, дитятко, – наставительно
сказал ему Смолин, медленно надвигаясь. – Тебе жить-то, поди, охота?
Дверь квартиры шумно распахнулась, и на пороге монументально
возник Шварц. Он был великолепен и устрашающ – и отнюдь не столько с точки
зрения перепуганных битых провинциалов. Шварц являл собою неплохое подобие
Терминатора в его классическом варианте: черная кожаная курточка, белая
футболка, темные очки – ну, и рожа соответствующая, и стрижка ежиком, и общее
телосложение. За пояс у него был заткнут любимый «Айсберг», у которого Шварц
давным-давно отвинтил и выкинул щечки рукоятки из вульгарного черного пластика,
а на их место, потратив немаленькие деньги, присобачил костяные, с выжженным и
раскрашенным в три краски узором, где присутствовал едва ли не полный
байкерско-рокерский набор: обвитый колючей проволокой череп, летучие мыши и
прочая фигня. Судя по исказившемуся лицу Дюкова, смотрелся Шварц весьма
колоритно…
Перекатывая во рту спичку с большой красной головкой, Шварц
безмятежно спросил:
– Шеф, мочить будем или просто опидарасим?
По лестнице словно молния прошлась – это с неожиданной
быстротой вскочил тот, что треснулся затылком о стену. И рванул вниз по
ступенькам так, что во всем доме загрохотало. Секундой позже его примеру
последовал второй – он хромал на бегу, все еще подвывая, но поспешал так,
словно Шварц собирался выполнить обе части плана одновременно.
На площадке из агрессоров остался один только Дюков, явно
собиравшийся последовать за корешками, но Смолин, уловив его порыв, коротким
ударом по ребрам отбросил к стене. Подошел вплотную, похлопал по плечу и
сочувственно сказал:
– Ферштейн, ферштейн… Тяжелое это дело – современный
бизнес, а, Ванюша?
– Степан… – пробормотал Дюков.
– Да ладно тебе, – сказал Смолин небрежно. –
Ну какой ты, к лешему, Степан? Классический Иван-крестьянский-сын… Ванюша… Так
оно тебе больше подходит.
– Шеф, – Шварцу надоело торчать фигурой «без
речей» (как писали давным-давно в театральных программках), – можно, я его
ногами попинаю?
– Ну к чему этот садизм? – поморщился
Смолин. – Ванюше больно будет…
