Глядя вслед отъезжавшей с сексуальным маньяком и его конвоем
милицейской машине, Смолин подумал, трезво прикидывая все варианты, расклады и
обстоятельства, что от нар Анжеров, вероятнее всего, отмотается. Даже
наверняка: и связи кое-какие сохранились, и деньги остались, и адвокаты в бой
ринутся не самые скверные… В общем, отсидки не будет…
Однако он и не ставил целью непременно загнать этого скота
за колючку. Зачем, собственно? Он и так кончен. Учитывая, какая вакханалия
вскоре начнется в средствах массовой информации (любят они, стервецы, выспаться
на какой-нибудь известной персоне, если точно знают, что пройдет
безнаказанным), в одном можно быть уверенным: очень долго (а возможно, и
никогда больше) господину Анжерову не болтаться по коридорам власти,
проталкивая разные свои проектики. Да он и сам в эти коридоры в ближайшие пару
месяцев ни за что не сунется ни с какими прожектами, прекрасно понимая, что в
коридорах этих шарахаются, как черт от ладана, от засветившихся подобным
образом субъектов. Учитывая, что Анжеров, собственно, и не успел еще забросить
в коридоры бумаги касаемо гильдии антикваров и, соответственно, передаче оной
дома «Рапиры» (а если и успел, то буквально вчера-позавчера, что дела
нисколечко не меняет) — немаловажная часть боевой задачи выполнена, игра
выиграна, единственный канал, который у наших долбаных заговорщиков имелся для
связи с власть предержащими, отныне перекрыт начисто и перестал существовать…
Так что это еще не мат, но безусловно сожратие неприятельского ферзя,
безусловно…
Все еще ухмыляясь, Смолин включил зажигание и медленно повел
машину со двора.
Глава 4
Морской волк и сухопутный прохвост
— А что он собой представляет, собственно? —
предусмотрительно поинтересовался Кока, пока они неспешно шли к подъезду самой
обычной панельной девятиэтажки в рабочем районе правобережья.
— Да так, стандартно, — пожал плечами
Смолин. — Бывший советский морской волк, пенсию себе представить нетрудно.
Долго не хотел ничего продавать, гордыня его грызла, но потек наконец, сегодня
последнее заберу.
— Но вы говорили…
— Не беспокойтесь, Константин Корнеевич, —
усмехнулся Смолин. — Всё, как договаривались: я заберу свое, а насчет тех
тяжелых побрякушек вы с ним сами договоритесь. Хорошие вещи, но мне сейчас не
до них, у меня отличная коллекция монет на горизонте замаячила, я на нее все
силы и свободный оборотный капитал бросил… Только и вы уж, со своей стороны,
мне в Москве с этим делом помогите…
— Непременно, Василий Яковлевич, — с большим
достоинством ответил Кока.
«Ручаться можно, — подумал Смолин, — что обманул
бы, стервец, приедь я и в самом деле в Москву с теми вещичками и надеждой их
выгодно пристроить». Все силы положил бы, чтобы самому (или кому-то по его
наводке) выцыганить у Смолина раритеты за бесценок. Но какое это имеет
значение? Не в том игра…
— Уезжать куда-то собирается, — сказал Смолин,
когда они поднимались по лестнице. — К какой-то родне, на Рязанщину, что
ли. Квартиру продает, а также все, что можно, деньги копит… Вы это тоже
учитывайте…
— Да уж непременно, — хмыкнул Кока. Смолин
покосился на него: как ни владел лицом столичный гостенек, а все ж не мог
скрыть охотничьего азарта — глазыньки блестят, прыткости в движениях
прибавилось… а впрочем, так все мы, наверняка, со стороны выглядим, когда
прямым курсом движемся к объявившимся внезапно раритетам…
Он поднялся на четвертый этаж и надавил кнопку старенького
звонка. В квартире немелодично задребезжало, послышались шаги, дверь
распахнулась.
На пороге предстал статный пожилой человек в безукоризненно
отглаженных серых цивильных брюках и чистейшей тельняшке: седые виски,
благородная посадка головы, исполненный достоинства взгляд… одним словом,
стопроцентный морской волк с продубленной ветрами всех океанов физиономией. И
не этому долбаному москвичу определить с ходу, что продубилась эта физиономия
не на морских просторах, а на нескольких лесоповалах великой и необъятной…
Чему Смолин не переставал втихомолку изумляться, так это
великолепным перевоплощениям Глыбы, сделавшим бы честь любому актеру. Это и в
самом деле был другой человек — вылитый каперанг в отставке, бедный, но гордый
альбатрос, пенитель морей во времена Красной Империи: другой взгляд, другое
выражение лица, даже движения другие. Старая школа, подумал Смолин с невольным
уважением. Молодые так не сумеют, хоть тресни…
— Добрый день, Андрей Федорович, — сказал Смолин,
переступая порог и обмениваясь рукопожатием с морским волком. — Я вот
привел человека, как и обещал. Вы ж, надеюсь, не передумали?
— Я, кажется, вам твердо обещал, — суховато, с
достоинством отозвался «морской волк». — Что ж, снявши голову, по волосам
не плачут, если решился, приходится выдерживать прежний курс… Проходите,
располагайтесь.
Квартирка была однокомнатная, обставленная прямо-таки со
спартанской убогостью. Пока хозяин, присев на корточки у древнего серванта,
что-то доставал с нижней полки, любопытный Кока, подойдя вплотную, принялся
разглядывать фотографии на стене: большие, цветные, в застекленных рамках. На
самой большой был изображен хозяин квартиры: в полной форме капитана первого
ранга Военно-морского флота Советского Союза, с нехилым набором наград на
кителе.
Кока полуобернулся, покосился на хозяина с видом алчным и
жаждущим. Смолин прекрасно понимал ход его мыслей: китель Глыбы (ах, пардон,
славного каперанга!) на снимке был украшен, помимо прочего, еще и двумя
«звездами шерифа» — орденами «За службу Родине в Вооруженных силах» третьей и
второй степени (ну вот оказались они в загашнике у Смолина, между нами говоря).
Никак нельзя сказать, что они стоят космических денег, но, учитывая невеликое
количество награжденных второй и уж тем более первой степенью, ценятся
достаточно высоко. Правда, даже у Коки хватит ума не торговать у каперанга его
ордена — поскучнел, по роже видно, понимает, стервец, что за такое предложение
может и в рыло получить незамедлительно… Такой уж вид у товарища каперанга, не
способного опуститься до этого…
— Вот, извольте, — все так же суховато сказал
каперанг, выпрямляясь. — Всё, как договаривались…
В силу все той же сложной натуры он не в руки Смолину
вещички отдал, а поставил на шаткий журнальный столик. Повертев в руках
старинную серебряную солонку, серебряный портсигар (дореволюционный, но без
особых наворотов) и серебряную хлебниковскую вилку, Смолин отложил их — и так
знал прекрасно, как-никак, из его собственных закромов извлечены. Встал,
протянул деньги:
— Вот, извольте пересчитать.
— Благодарствую, я вам доверяю, — с неким скрытым
сарказмом отозвался обнищавший морской волк, взял деньги и засунул их в карман
брюк, не считая.
Кока, притворявшийся, что увлеченно разглядывает большие
цветные фотографии военных кораблей советской эпохи и какого-то экзотического
побережья, сплошь заросшего пальмами, повернулся к ним, многозначительно,
нетерпеливо уставясь на Смолина. Казалось, у него даже кончик носа малость
зашевелился.
