Рядом с мамой и дочкой неведомо откуда объявился невысокий,
плюгавый мужичонка — даже с расстояния в полсотни метров видно, что выкушал он
сегодня спиртосодержащих жидкостей изрядно. Вид у него был отнюдь не
пролетарский, скорее уж интеллигентский, при бородке, в очечках — но держался
этот субъект отнюдь не интеллигентно, а разумного, доброго и вечного что-то не
сеял категорически. Пошатываясь и жестикулируя, словно Ильич на броневике, наступал
на Ингу с матерью, что-то излагал — судя по лицам обеих, вовсе даже им
неприятное.
Смолин смотрел в оба. Не нужно быть провидцем и телепатом,
чтобы примерно угадать, как развиваются события, достаточно простого житейского
опыта. По лицам и жестам видно. Инга вообще отвернулась с таким видом, словно
бородатого тут не существует вовсе, мать, похоже, пытается урезонить и
отправить восвояси, но все ее усилия безрезультатны, бородатенький так и
наседает, начал за локти хватать, а теперь и Ингу к себе лицом повернуть
пытается…
«Ну так, — сказал себе Смолин. — Мы, конечно, не
дурацкие странствующие рыцари из романтических сказок, но это как-никак моя
девушка, а с ней ее родная мама. Так что не грех и отреагировать малеха…»
Он вылез, поставил машину на сигналку и неторопливо,
вперевалочку направился к месту действия. Подойдя ближе, отчетливо расслышал:
— …двести рублей жалко? Для родного отца?
«Так-так-так, — сказал себе Смолин. — А ведь это, пожалуй что, будет
тот самый блудный папенька, с коим, судя по скупым Ингиным обмолвкам, мать
распрощалась давненько и решительно. Господи, какая банальщина, морду от скуки
сводит…»
Не обращая на Смолина ни малейшего внимания — с какой
стати? — плюгавый интеллигент все так же хватал за локти то Ингу, то ее
маменьку, нудил насчет двухсот рублей или хотя бы сотни, прилепился как банный
лист… Ну где тут было в сторонке отсиживаться?
Похлопав левой ладонью скандалиста по правому плечу, Смолин
громко и внятно произнес:
— Любезный! Оставили б женщин в покое…
Инга уставилась на него с неописуемым выражением — никак не
ожидала увидеть посреди этой веселухи. Мать — конечно же, считавшая Смолина
совершенно посторонним прохожим — тяжко вздохнула и торопливо сказала:
— Мы тут сами разберемся…
Плюгавый, как и ожидалось, взвился, словно уколотый
шилом в филейную часть, сбросил руку Смолина и завопил фальцетом:
— А ты валил бы отсюда, козел! Не с тобой
разговаривают!
— Беседа приобретает интерес… — сказал Смолин,
негромко, недобро. — Достал носовой платок и демонстративно вытер
лицо. — Гражданин бородатенький, вы б слюной так не брызгались… И зубки,
простите, нужно чистить почаще, чем раз в месяц, а то шибает, как из сортира…
— Да ты, козел! Да я тебя!
— Вася, не надо! — вскрикнула Инга. Смолин видел
краешком глаза, как мать удивленно воззрилась на нее, потом на него — ну да,
тут любой удивится… И отступил на шаг, забирая чуть влево: разъяренный
интеллигент уже, судя по перекошенной физии, жаждал кровавой схватки.
Сузив глаза и напрягшись, Смолин ждал, какие же сюрпризы ему
преподнесет это мелкое суетливое существо. Он едва не поморщился от скуки,
когда противник широко размахнулся, словно корову отгонял — и его кулак
целеустремленно двинулся к смолинскому фейсу. Смолин всего-навсего легонько
посторонился влево и, когда кулак, как и следовало ожидать, прошел на
значительном расстоянии от его головы, ответил точным ударом левой чуть пониже
ребер, а когда буян икнул, потерял напор и замер в нелепой позе, коротким с
правой отправил его на потоптанный газон. Мужичок улетел туда спиной вперед,
потеряв при этом очечки в дешевой оправе, приземлился во всю длину посреди
невысокой жухлой травы, щедро уделанной местными собаками. Встав над ним,
Смолин поинтересовался громко, с расстановочкой:
— Ногами — попинать?
Поверженный противник что-то промычал, явно в отрицательном
смысле, заслоняясь рукой, потасканная морщинистая физиономия была такой
испуганно-жалкой, что у Смолина вся злость прошла: ну, не заставлять же это
ничтожество всерьез отвечать за козла… Ловко присев, подняв очки — ухитрившиеся
уцелеть — он одним рывком вздернул мужичка на ноги, тряхнул за воротник так,
что зубы у того звучно клацнули. Сказал брезгливо:
— Убью — умрешь…
Тот таращился на него с несказанным ужасом и пытался что-то
бормотать в том смысле, что он ничего такого не хотел и ужасно сожалеет… Надев
ему на нос очки и проверив, хорошо ли держатся дужки за ушами, Смолин тихонечко
посоветовал:
— Вали отсюда, сучонок, пока я тебе кишку через жопу не
достал… Ну?
И отступил на шаг, подавляя тяжелым взглядом. Противник определенно
утратил интерес к борьбе — он бочком-бочком отодвинулся подальше, а потом,
убедившись, что никто за ним гнаться не собирается, выскочил на асфальтовую
дорожку и рысцой припустил прочь, то и дело оглядываясь из предосторожности. А
там и за углом пропал.
Смолин обернулся к дамам, испытывая мучительную неловкость,
подыскивая слова. Мама на него таращилась все так же удивленно — но сквозь это
удивление уже проглядывал определенный интерес и некоторые умозаключения.
В конце концов он, неуклюже поклонившись, сказал:
— Василий Яковлевич…
— Анна Федоровна… — все еще растерянно ответила
женщина.
Состояние мучительной неловкости продолжалось. Смолин
совершенно не представлял, что ему теперь говорить и делать — то ли слинять
по-тихому, то ли завязать светскую беседу… но с чего начинать-то?
Положение спасла Инга. Не глядя на мать, сказала быстро:
— Я тебе потом позвоню…
Та ошарашенно кивнула. Сграбастав Смолина под руку, Инга
чуть ли не бегом потащила его к машине. Смолин едва сообразил достать из
кармана ключи и нажать кнопочку. «Надо же, — подумал он растерянно, с
некоторым мрачным юмором, — вот так и познакомились с гражданской тещей…»
Инга ссутулилась на сиденье с убитым видом, уткнувшись
взглядом в пол. Смолин видел, что ее мать, какое-то время глядя в сторону
машины, наконец повернулась и вошла в подъезд. Сказал осторожно:
— Она ушла…
— Господи ты боже мой… — тихонько простонала
Инга. — Стыдоба какая…
Смолин усмехнулся:
— Я такой, что меня нельзя маме показывать?
— Да не в том дело…
— А в чем? — как можно ласковее сказал Смолин,
видя, что она вот-вот расплачется. — Ну, ерунда какая… Тебе не-кажется,
что мама рано или поздно узнала бы? Что я — это я?
— Ох… — произнесла она беспомощно и
тоскливо. — Я себе это как-то не так представляла… Еще и папочка…
— Да ну, — сказал Смолин насколько мог
беззаботнее. — Это разве папочка? Если вспомнишь «Гекльберри Финна» — вот
там был папочка так папочка…
