— Очень мило, — сказал Смолин, старательно
подыскивая подходящую интонацию, и не враждебную, и достаточно твердую. —
Митя, а с чего это ты стал мне проповеди читать, загадки подсовывать? Шутки
шутить идиотские?
«Ладно, — подумал он уже совершенно
хладнокровно. — Если окончательно шифер пополз… психи, говорят, сильные
невероятно, но ничего, отмахаемся. Добрый пинок по яйцам и на психов, знаете
ли, действует в точности так, как на всех прочих. А пушечка его, как удалось
заметить, все же анкетная, силуминовая копия. Есть у Зондера пара-тройка
действующих стволов (времен рейха, естественно), но не похоже что-то, чтобы у
него с собой был еще один пистоль, настоящий… Так что на задних лапках стоять
не будем».
— А это не шутки, дядя Вася, — сказал Зондер
серьезно. — Это, знаешь ли, наглядная демонстрация того, насколько
внезапно человек смертен. Я с тобой поболтать пришел в воспитательных целях.
Тебе же добра желая.
— Интересно, с какой стати…
— Дядя Вася, кончай бодягу толочь! — произнес
Зондер резко, влепясь немигающим взглядом. — Ты меня на лагерный манер не
забалтывай, ладно? Разговор у нас вполне конкретный, без умственных вихляний и
рассусоливаний.
— Не вижу пока что-то конструктива.
— Будет конструктив, — кивнул Зондер. Наклонился к
Смолину и сказал прямо-таки задушевно, доверительно, как брат родной. —
Нельзя так себя вести, дядя Вася, в одиночку переть против коллектива, против
сложившейся ситуации, против общей тенденции. — Сила — она ведь не в
джоулях, а в коллективе…
— И это не конкретика, — сказал Смолин. На всякий
случай он уже тщательно, быстро и умело прикинул, как будет бить и куда,
если и в самом деле Зондер спятил окончательно и начнет вдруг дергаться.
Не понадобилось. Зондер улыбнулся прямо-т??ки безмятежно:
— Ну ладно, держи конкретику…
Он плавным движением перекинул из-за спины под мышку свою
небольшую плоскую сумку. Смолин даже не встрепенулся: видел, что пушки там нет.
Окажись в сумке пистолет, она мотнулась бы совершенно иначе, утяжеленная…
Зондер извлек стопочку печатных листов, освободил ее из
прозрачного файлика и протянул Смолину:
— Самая конкретная конкретика, дядя Вася. Конкретнее
некуда.
Листы были скреплены степлером в верхнем правом углу, и
переворачивать их было поначалу несподручно. Зондер с готовностью принялся ему
помогать, приговаривая:
— Учредительные документы… устав… все прочее…
Читать все целиком Смолин не собирался, он иногда выхватывал
взглядом отдельные абзацы: действительно, вполне отточенные юридические
формулировки, отличная казенщина… учредительные документы Шантарской гильдии
антикваров, устав таковой, письма в инстанции, призывающие должным образом
зарегистрировать в соответствии с… Даже на первый взгляд видно, что все
тщательно проработано. И повсюду тот же самый юридический адрес: Кутеванова,
двадцать семь. Кое-что из этого он успел просмотреть тогда у Врубеля в
отсутствие хозяина, но это, без сомнений, полный пакет…
Председатель и правление… Кодекс чести антиквара, надо же… в
целях пропаганды культуры и отечественной, а также зарубежной истории…
лекционная деятельность… воспитание молодежи…
— Не напрягайся, — сказал Зондер. — Дома
почитаешь как следует, это ж твой экземплярчик. Обрати внимание: вот
здесь… — он ловко перелистнул до нужной страницы. — Вот здесь уже все
расписались как учредители, только одна графа не заполнена — то бишь не имеется
подписи В. Я. Смолина. Нужно будет подписать, дядя Вася, чтобы дело не
тормозилось. И там, где письма в инстанции, одной твоей подписи не хватает. Вот
тут… тут… и вот тут… Сам видишь, из-за тебя тормозится только. Дело большое,
серьезное…
— Так, — сказал Смолин. — Председателем у
нас, стало быть, Врубель… И ты у нас тоже есть, шестой по счету… В каком
качестве, если не секрет, Митя?
— А там четко написано, потом почитаешь, —
усмехнулся Зондер. — Популярно излагая — гильдия формируется из торговцев
антиквариатом, а также искусствоведов, представителей общественности и народных
избранников. Я, как легко догадаться, представитель общественности. Активист,
можно сказать. Сочувствующий беспартийный, — он хохотнул. — Я к тебе
завтра утречком подскочу, идет? Ты же не на квартире теперь, в особняке с
красоткой? Наслышаны о переменах в семейной жизни, Шантарск — деревня
маленькая… Позволь-ка.
Он забрал у Смолина листки, аккуратнейшим образом упаковав
их в файлик и положил Смолину на колени. Глянул в глаза холодно и цепко:
— Ты ведь ранняя пташка, дядя Вася? Я к тебе часиков в
девять утра подъеду — время поджимает, сроки горят, пора сдавать документы,
пока ситуация благоприятствует…
— Не гони лошадей, — сказал Смолин. — Я,
по-моему, ничего еще никому не обещал, если рассудить и прикинуть. И
документики эти первый раз в жизни вижу.
— Вот и проштудируешь вечерком. От и до. Не станешь же
отрицать, что дело полезное? Ты сам сколько лет твердил, что гильдия нам нужна
позарез… Было дело?
— Было, — сказал Смолин бесстрастно.
— Ну вот, здесь тебе и гильдия на блюдечке.
— Ну а если я, предположим, в нее вступать не
хочу? — спросил Смолин. — Ввиду изменившихся исторических
обстоятельств?
— Это которых?
— Да просто изменившихся. Раньше считал, что гильдия нужна
позарез, а потом передумал.
— Не надо, дядя Вася, — проникновенно сказал
Зондер, уставясь холодными, прозрачными глазами. — Дело хорошее, нужное
дело… все мы должны быть в коллективе, в одной лодке… Что же, из-за тебя теперь
все бумаги переделывать? Столько труда угрохано… Сам подумай, как это будет
выглядеть: все до единого в коллективе, один дядя Вася себя коллективу
противопоставляет. Некрасиво как-то смотрится. Не поймут и не оценят.
— Да перебьюсь, — сказал Смолин с улыбочкой.
— Дядя Вася, не дури, — сказал Зондер, все так же
глядя в глаза. — Не порть хорошее дело, душевно тебя прошу. Ты посиди
вечерком, подумай, вспомни то и это, общую жизненную ситуацию прикинь, свои
выгоды и возможные неприятности… Чреватое это занятие — себя коллективу противопоставлять,
ох, чреватое. Многое ведь от твоей крутизны и не зависит… да и крутизна эта,
знаешь ли… во многом чисто воображаемая.
Он говорил ровным голосом, без тени угрозы или неприязни, но
в его прозрачных светлых глазах читалось такое, что Смолину стало чуточку
неуютно, хотя рубашка давно уже высохла и не липла больше к телу.
— Ты, главное, все взвесь, — продолжал Зондер
негромко. — И возможные выгоды, и возможные хлопоты. В жизни нашей все
взаимосвязано, в один узелок закручено… В общем, я к тебе завтра подкачу
утречком нагряну. А это тоже потом посмотри. Ну, ауфидерзеен, майне кляйне!
Он бросил поверх файлика толстый незаклеенный конверт из
плотной бумаги, встал и, сделав Смолину ручкой, удалился по аллее —
вразвалочку, ни разу не оглянувшись.
